Роль дефицита витамина D и полиненасыщенных жирных кислот (омега-3) в патогенезе синдрома поликистозных яичников

Абашова Е.И., Ярмолинская М.И.

1) ФГБНУ «Научно-исследовательский институт акушерства, гинекологии и репродуктологии имени Д.О. Отта», Санкт-Петербург, Россия; 2) ФГБОУ ВО «Северо-Западный государственный медицинский университет имени И.И. Мечникова» Минздрава России, Санкт-Петербург, Россия
Синдром поликистозных яичников (СПЯ) встречается у каждой 5-й женщины репродуктивного возраста. У женщин с СПЯ часто выявляются нарушения углеводного обмена, избыточная масса тела и ожирение. Патогенез СПЯ связан как с инсулинорезистентностью, так и с провоспалительным состоянием, оксидативным стрессом, поддерживающими развитие метаболических нарушений. Известна роль микронутриентов как в коррекции воспалительных и оксидативно-стрессорных состояний, так и в процессах стероидогенеза, эпигенетической регуляции, метаболизме липидов, транспорте глюкозы, инсулина. Повсеместный дефицит витамина D и омега-3 полиненасыщенных жирных кислот (ПНЖК) является наиболее распространенным состоянием, связанным с недостаточным потреблением данных микронутриентов в популяции. Коррекция дефицитных состояний с использованием витаминов и пищевых добавок у женщин с СПЯ отражена в многочисленных новых исследованиях, изучающих преимущества данных методов лечения.
В представленном обзоре обобщаются последние данные рандомизированных контролируемых исследований и метаанализов, систематических обзоров, анализирующих эффективность применения витамина D и омега-3 ПНЖК в лечении СПЯ.
Заключение: Применение препаратов, влияющих на стероидогенез, инсулинорезистентность, метаболизм липидов, коррекцию воспаления и оксидативного стресса в сочетании с основными методами лечения и терапевтической модификацией образа жизни могут предотвращать развитие неблагоприятных репродуктивных и метаболических нарушений у женщин с СПЯ. Данные представленных исследований свидетельствуют о том, что использование витамина D и омега-3 ПНЖК может быть полезным дополнительным методом лечения при СПЯ.

Вклад авторов: Абашова Е.И. – написание текста; Ярмолинская М.И. – редактирование.
Конфликт интересов: Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.
Финансирование: Статья подготовлена к публикации в рамках выполнения фундаментальной научной темы – государственного задания Министерства науки и высшего образования Российской Федерации
№ 1021062812154-3-3.2.2: «Стратегия сохранения здоровья женщин с гинекологическими и эндокринными заболеваниями в разные возрастные периоды: патогенетическое обоснование медикаментозной реабилитации и разработка новых направлений органосохраняющих оперативных вмешательств».
Для цитирования: Абашова Е.И., Ярмолинская М.И.
Роль дефицита витамина D и полиненасыщенных жирных кислот (омега-3)
в патогенезе синдрома поликистозных яичников.
Акушерство и гинекология. 2023; 1: 101-108
https://dx.doi.org/10.18565/aig.2023.11

Ключевые слова

синдром поликистозных яичников
СПЯ
фенотип
витамин D
омега-3 полиненасыщенные жирные кислоты
нарушение толерантности к глюкозе
инсулинорезистентность
гиперандрогения
растворимый рецептор для конечных продуктов гликирования
sRAGE

В популяции синдром поликистозных яичников (СПЯ) выявляют у 8–20% женщин репродуктивного возраста. Диагностируют СПЯ на основании Роттердамских критериев ASRM/ESHRE (2003), к которым относят: гиперандрогению (клиническую и/или биохимическую), олиго- и/или ановуляцию, поликистозную морфологию яичников по данным ультразвукового исследования. Согласно международным (International PCOS Network (2018)) и российским клиническим рекомендациям (2021), сочетание двух или более признаков из трех основных критериев диагностики данного заболевания определяет фенотип СПЯ [1, 2]. Принято считать, что у женщин с СПЯ часто встречаются ожирение, избыточная масса тела, сахарный диабет, нарушение толерантности к глюкозе. Резистентность к инсулину играет важную роль в патогенезе СПЯ. Согласно российским и международным клиническим рекомендациям, всем пациенткам с СПЯ следует выполнять обследование, направленное на выявление метаболических нарушений, а также определять факторы риска развития сахарного диабета, сердечно-сосудистых заболеваний [2]. Исследование гликемического статуса, липидного профиля, выявление артериальной гипертензии, висцерального или абдоминального ожирения позволяют своевременно диагностировать метаболический синдром у пациенток с СПЯ [3]. Персонифицированный подход к обследованию женщин репродуктивного возраста, учитывающий фенотип СПЯ, является определяющим в выборе стратегии лечения данных пациентов [4]. Основной из рекомендуемых стратегий лечения СПЯ, представленных в российских клинических рекомендациях и международных руководствах, является терапевтическая многокомпонентная модификация образа жизни, включающая рациональное сбалансированное питание, дозированную физическую нагрузку. Кроме того, в Кохрейновском обзоре (2019) было показано, что некоторые из репродуктивных, метаболических и психологических особенностей СПЯ могут быть обратимы при изменении образа жизни [5].

Метаболические изменения и нарушения углеводного обмена часто ассоциированы с дефицитом или недостаточным содержанием в организме женщины витамина D, полиненасыщенных жирных кислот (ПНЖК) омега-3, инозитола и др. Дефицит витамина D и омега-3 ПНЖК является наиболее распространенным состоянием, связанным с недостаточным потреблением данных микронутриентов в популяции. Дефицит и недостаточность витамина D являются глобальной проблемой современного здравоохранения. У более чем миллиарда взрослых и детей во всем мире выявляется низкое содержание витамина D [6]. Проведенные исследования по изучению частоты встречаемости в Российской Федерации дефицита и недостаточности витамина D продемонстрировали, что в сыворотке крови у 70–95% взрослых определяются сниженные уровни витамина D [7, 8].

Глобальное исследование омега-3 жирных кислот (докозагексаеновой кислоты (ДГК, или DHA) и эйкозапентаеновой кислоты (ЭПК, или EPA)) в крови здоровых взрослых продемонстрировало, что 80% людей во всем мире имеют низкий уровень омега-3 кислот [9]. Недавнее российское исследование также выявило высокую распространенность дефицита омега-3 жирных кислот во всех возрастных группах. Дефицит омега-3 ПНЖК был обнаружен у 75,4% обследованных пациентов в Российской Федерации [10]. Известно, что микронутриенты и биологически активные вещества могут участвовать в процессах стероидогенеза, метаболизме липидов, транспорте глюкозы, инсулина, эпигенетической регуляции, модифицируя воспалительные и антиоксидантные процессы у женщин с СПЯ. Более широкое использование витаминов и пищевых добавок у женщин с СПЯ привело к быстрому росту числа новых исследований, изучающих преимущества данных методов лечения. В представленном обзоре мы стремились обобщить и оценить последние данные рандомизированных контролируемых исследований и систематических обзоров или метаанализов в отношении эффективности приема витамина D и омега-3 ПНЖК в лечении СПЯ. Коррекция дефицита микронутриентов является важным дополнительным методом в комплексной стратегии данного заболевания. Своевременная коррекция метаболических изменений, нарушений углеводного обмена, избыточной массы тела и ожирения является долгосрочной тактикой ведения пациенток с СПЯ.

Витамин D и синдром поликистозных яичников

Витамин D, синтезируемый под действием ультрафиолетовых лучей в коже и поступающий из пищи, относится к жирорастворимым витаминам. Две формы витамина D: витамин D3 (холекаль­циферол) и D2 (эргокальциферол) являются био­логически инертными. В печени обе формы пре­образуются в результате гидроксилирования в 25(ОН)D3 или 25(ОН)D2 – суммарно обозначаемые как 25-гидроксивитамин D [25(OH)D] или кальцидиол. Основная часть циркулирующего витамина D представлена кальцидиолом (25(OH)D) и отражает общие запасы данного витамина в организме человека. Кроме того, 25-гидроксивитамин D [25(OH)D] является субстратом для преобразования в активную форму – кальцитриол (1,25(ОН)2D) под действием фермента 25(ОН)D1-альфа-гидроксилазы. Именно 1,25-дигидроксивитамин D [1,25(OH)2D] относится к физиологически активному D-гормону, связываясь с клеточными рецепторами и участвуя в регуляции уровня кальция и фосфора в крови. Основные действия кальцитриола (1,25(OH)2D) реализуются при связывании со своим рецептором витамина D (VDR), являющимся одним из важных регуляторов транскрипции и взаимодействующим с ретиноидным X-рецептором. Синтез основного количества активного метаболита витамина 1,25-дигидроксивитамина D (1,25(OH)2D) осуществляется в почках на уровне проксимальных канальцев [11]. Кроме того, кальцитриол образуется в тканях и клетках, способных экспрессировать гены CYP27B1 для синтеза 1α-гидроксилазы (в слизистой оболочке кишечника, эндотелии сосудов, паратиреоидных железах, костной ткани, плацентарной ткани), а также синтезируется в иммунных, эпителиальных клетках. Регуляция внепочечной 1-гидроксилазы отличается от таковой в почках и включает цитокины. Активность почечного фермента CYP27B1 определяет уровень кальцитриола в крови. Паратиреоидный гормон, фактор роста фибробластов 23 (FGF23), кальций и фосфат являются основными регуляторами почечной 1α-гидроксилазы [12].

По современным Российским клиническим рекомендациям, уровень общего 25(ОН)D в сыворотке крови от 20 до 30 нг/мл (от 50 до 75 нмоль/л) расценивают как недостаточное содержание витамина D. Дефицитным состоянием витамина D у взрослых считается, если в сыворотке крови уровень общего 25(ОН)D определяется менее 20 нг/мл (50 нмоль/л). К тяжелому гиповитаминозу относят содержание витамина D менее 10 нг/мл. При коррекции дефицита витамина D целевые значения уровня общего 25(ОН) должны соответствовать диапазону 30–60 нг/мл (75–150 нмоль/л). Содержание 25-гидроксивитамина D 30–100 нг/мл (75–250 нмоль/л) также считается адекватным уровнем [13].

Принято считать, что дефицит витамина D ассоциирован как с патологическими изменениями в кальциево-фосфорном обмене, так и с развитием сердечно-сосудистых, аутоиммунных заболеваний и метаболическими нарушениями. Известна позитивная роль витамина D в антипролиферативных, противовоспалительных, иммунных процессах. Эпигенетическая регуляция витамином D при данных состояниях реализуется через экспрессию генов, кодирующих белки, участвующих как в модуляции клеточного роста, так и апоптозе [14].

В ранее проведенных исследованиях было показано, что низкие уровни витамина D в сыворотке крови женщин с СПЯ ассоциированы с фенотипическими проявлениями и метаболическими нарушениями при этом заболевании [15, 16]. Инсулинорезистентность (ИР) является одним из наиболее специфических признаков СПЯ [17, 18] и связана как с гиперандрогенией, метаболическими нарушениями, так и нарушением репродуктивной функции. Имеющиеся данные свидетельствуют о связи между патогенезом ИР и дефицитом витамина D у женщин с СПЯ [19]. Рецептор витамина D экспрессируется практически во всех тканях и регулирует около 3% генома человека, включая гены, кодирующие метаболизм глюкозы [20]. Регулирующее действие витамина D на секрецию инсулина связывают с влиянием витамина D на уровень внутриклеточного и внеклеточного кальция, который необходим для инсулин-опосредованных внутриклеточных процессов [13]. Кроме того, стимулирующее действие витамина D ассоциировано с влиянием на экспрессию инсулиновых рецепторов и повышением чувствительности к инсулину. Известно, что рецептор витамина D присутствует в промоторе гена инсулина человека [21]. Определено, что у пациентов с СПЯ повышены ключевые маркеры окислительного стресса, такие, как оксид азота, малоновый диальдегид, в том числе гликотоксины – конечные продукты неферментативного гликирования белков (КПГ). Многофакторный патологический процесс гликирования связан с необратимым перекрестным связыванием белков, приводящим к апоптозу клетки. Предотвращение повреждающего действия гликотоксинов на клетку достигается при взаимодействии КПГ со своим рецептором-ловушкой еще до проникновения в клеточную мембрану. Изоформа рецептора КПГ является внеклеточным растворимым рецептором для КПГ (sRAGE). Высокий уровень растворимого рецептора КПГ препятствует развитию необратимых патологических процессов в клетке в результате неферментативного гликирования белков. Однако при гипергликемии и ожирении определяется сниженный уровень растворимого рецептора КПГ (sRAGE).

В патогенезе метаболических нарушений при СПЯ известна негативная роль КПГ. В ранее проведенных исследованиях было показано, что в сыворотке крови у женщин с СПЯ определяются избыточные уровни КПГ, тогда как защитные уровни растворимых рецепторов для КПГ белков (sRAGE) были снижены. Считается, что витамин D обладает противовоспалительным действием и, как было показано, оказывает защитное действие против воспалительного действия КПГ. Кроме того, исследование показало, что уровень sRAGE в фолликулярной жидкости у пациенток с СПЯ значительно ниже, чем у здоровых женщин. Применение 1,25-дигидроксивитамина D3 для коррекции дефицита витамина D у женщин с СПЯ было связано с повышением в сыворотке крови защитного уровня растворимого рецептора КПГ (sRAGE) [22]. В нашем исследовании у женщин с гиперандрогенными фенотипами СПКЯ и нарушениями углеводного обмена, а также с дислипидемией были обнаружены сниженные уровни растворимого рецептора КПГ в сыворотке крови [23]. В работе Merhi Z. et al. (2018) было обнаружено, что обработка культивированных гранулезных клеток витамином D3 снижала в них экспрессию мРНК КПГ на 33% и уменьшала на 44% содержание КПГ [24]. В работе Davis E.M. et al. (2019 г) было показано, что более высокая распространенность дефицита витамина D была у женщин с СПЯ и гиперандрогенией [15]. В другом плацебо-контролируемом исследовании у женщин с СПЯ (гиперандрогенным фенотипом В) и дефицитом витамина D (уровень общего 25(ОН)D в сыворотке крови менее 20 нг/мл) было продемонстрировано, что применение добавок витамина D в течение 12 недель способствовало снижению уровня глюкозы в плазме натощак, инсулина, индекса HOMA-IR, а также привело к повышению чувствительности к инсулину [25].

Ранее проведенные многочисленные исследования связывали дефицит витамина D с изменением сывороточных уровней глобулина, связывающего половые гормоны, индекса свободных андрогенов, тестостерона, дегидроэпиандростерона. Применение добавок витамина D у женщин с СПЯ и гиперандрогенемией способствовало снижению уровня общего тестостерона и андростендиона, а также способствовало повышению чувствительности к инсулину у женщин с дефицитом витамина D и СПЯ [26].

Таким образом, благоприятное влияние приема витамина D на маркеры метаболизма инсулина, липидные профили, биомаркеры воспаления и окислительного стресса может быть опосредовано его влиянием на активацию экспрессии рецепторов инсулина, подавление образования цитокинов, снижение продукции реактивного кислорода и провоспалительные маркеры.

Омега-3 и синдром поликистозных яичников

ПНЖК омега-3 и омега-6 не образуются в организме человека и являются незаменимыми факторами питания. ЭПК, ДГК и альфа-линоленовая кислоты представляют собой длинноцепочечные ПНЖК омега-3. Линолевая и арахидоновая кислоты относятся к омега-6 ПНЖК [27]. ЭПК и ДГК являются двумя основными длинноцепочечными ПНЖК омега-3 морского происхождения. Их потребление и высокие уровни в крови связаны с положительным влиянием на организм. Благоприятные эффекты применения омега-3 продемонстрированы в различных исследованиях, убедительно доказавших снижение смертности от всех причин [28, 29], низкий риск развития сердечно-сосудистых заболеваний [30], выраженное системное противовоспалительное действие, а также регуляцию нормального иммунного ответа [31]. По данным Кохрейновского обзора 2018 г., прием ЭПК и ДГК во время беременности приводит к снижению частоты выкидышей и преждевременных родов, а также улучшает интеллектуальные способности будущего ребенка, снижает риск преждевременных родов [32]. ПНЖК являются важными компонентами клеточных мембран и участвуют в различных метаболических реакциях. Кроме того, омега-3 жирные кислоты и их производные являются сигнальными молекулами [33]. ПНЖК омега-3 (ЭПК и ДГК) способствуют снижению уровня триглицеридов путем прямого ингибирования диацилглицерол-ацетилтрансферазы печени. Другие молекулярные эффекты проявляются путем ингибирования фермента, участвующего в процессах митохондриального и пероксисомального окисления в печени, повышая активность липопротеинлипазы плазмы, снижая уровень липопротеинов. Кроме того, ЭПК и ДГК ПНЖК способствуют увеличению таких простаноидов, как простациклин, обладающих антиагрегационными и сосудорасширяющими свойствами. Омега-3 являются предшественниками синтеза специализированных медиаторов, обладающих противовоспалительными свойствами, а также снижают уровень провоспалительных цитокинов: интерлейкина-6 и фактора некроза опухоли-α. Кроме того, ЭПК и ДГК ПНЖК ингибируют активацию киназы ядерного фактора-κB (NF-κB) и других факторов транскрипции, блокирующих активные формы кислорода [34].

Известно, что омега-3 ПНЖК (ЭПК и ДГК) оказывают положительное влияние на репродуктивную функцию у женщин, принимающих ЭПК и ДГК [35]. ПНЖК омега-3 и омега-6 могут участвовать в регуляции репродуктивной функции, поскольку они влияют как на синтез простагландинов, так и на стероидогенез. Несколько исследований показали, что более высокие уровни жирных кислот омега-3 могут улучшить функцию яичников и фертильность. Увеличение частоты наступления беременности наблюдалось у женщин с более высоким уровнем жирных кислот омега-3 в сыворотке крови [36]. Омега-3 жирные кислоты играют важную роль в иммунной регуляции, чувствительности к инсулину, клеточной дифференцировке и овуляции. ЭПК и ДГК, улучшающие чувствительность к инсулину и снижающие ИР, являются важными компонентами терапии СПЯ.

Положительное влияние омега-3 ПНЖК на ИР может быть частично связано с их ролью в передаче сигналов инсулина и экспрессии генов. Омега-3 ПНЖК могут защищать толерантность к глюкозе и предотвращать накопление биоактивных липидных медиаторов путем усиления экспрессии мРНК инсулин-стимулированного переносчика глюкозы-4, субстрата рецептора инсулина-1 и гликогенсинтазы-1 [37]. Кроме того, за счет снижения стресса эндоплазматического ретикулума, усиления β-окисления митохондриальных жирных кислот и митохондриального разобщения, а также ограничения отложений липидов и образования активных форм кислорода омега-3 ПНЖК могут дополнительно улучшать чувствительность к инсулину [38]. Ожирение и ИР являются характеристиками хронического воспаления, опосредованного макрофагами. Омега-3 ПНЖК могут блокировать как толл-подобные рецепторы, так и рецепторы, связанные с фактором некроза опухоли, способствуя экспрессии генов, стимулирующих общее противовоспалительное действие в жировой ткани. Данный механизм подавления опосредован сигнальным рецептором 120, ассоциированным с G-белком –эндогенным лигандом рецепторов ПНЖК [39]. Известно, что омега-3 ПНЖК могут улучшить чувствительность к инсулину за счет снижения продукции воспалительных цитокинов, включая фактор некроза опухоли-α и интерлейкин-6, а также за счет увеличения секреции противовоспалительного адипонектина у пациенток с СПЯ. Эта регуляция может быть связана с влиянием на активацию киназы NF-κB, одного из основных факторов транскрипции, участвующих в активации генов, кодирующих провоспалительные цитокины, молекулы адгезии и циклооксигеназу-2. Так, ЭПК снижает липополисахарид-индуцированную активацию NF-κB в моноцитах, а ДГК уменьшает активацию NF-κB в ответ на липополисахарид в макрофагах и дендритных клетках. Метаанализ 9 рандомизированных клинических исследований 2018 г. показал, что добавление омега-3 жирных кислот (900–4000 мг/день) в течение 6–24 недель улучшило показатели индекса HOMA-IR, общего холестерина, триглицеридов и липопротеинов низкой плотности у женщин с СПЯ [40]. В систематическом обзоре и метаанализе Tosatti J.A.G. et al. (2021) было изучено влияние добавок омега-3 жирных кислот на маркеры воспалительного и окислительного стресса у пациентов с СПЯ. Авторы проанализировали данные 323 исследований, где было показано, что добавки с омега-3 жирными кислотами могут уменьшить воспалительное состояние у женщин c СПЯ за счет снижения уровня высокочувствительного С-реактивного белка и повышения уровня адипонектина [41]. Более того, гипоадипонектинемия связана с более высокой степенью гиперинсулинемии и ИР. Следовательно, это может быть связано не только с ожирением, но и с метаболическими изменениями, характерными для СПЯ [42]. В ранее проведенных исследованиях in vitro на культуре клеток гранулезы, обработанных 25–100 мкг ЭПК, были выявлены по­вышенная экспрессия инсулиноподобного фактора роста 1 и сниженная экспрессия циклооксигеназы 2. Известно, что данные биологически активные вещества необходимы для дифференцировки фолликулов и созревания ооцитов [43].

Известно, что содержание ПНЖК в клеточных мембранах зависит от достаточного поступления данных незаменимых кислот с пищей. К объективным параметрам, отражающим долгосрочный статус применения ЭПК и ДГК, относится индекс омега-3, который рассчитывается как суммарный процент ЭПК и ДГК от общего количества жирных кислот в мембранах эритроцитов, определяемый методом газовой хроматографии с масс-спектрометрией. Известно, что диапазон индекса омега-3 выше 8% связан с наиболее низким риском возникновения сердечно-сосудистых заболеваний [44].

В исследовании Беспаловой О.Н. и соавт. (2022) было показано, что низкий индекс омега-3 (<8%) определяется у 91% женщин с репродуктивными потерями и бесплодием. Кроме того, в работе было выявлено, что значение индекса омега-3 изменяется в зависимости от уровня витамина D. Так, у женщин с дефицитом витамина D медианный уровень индекса омега-3 был самым низким и составлял 4,2 (3,8; 4,6)% [45].

Недавнее китайское исследование показало, что у женщин с СПЯ индекс HOMA-IR, жировая масса и процентное содержание жира снижались по мере увеличения циркулирующих уровней общих и омега-3 ПНЖК в сыворотке крови. Более высокие уровни омега-3 ПНЖК в пище и сыворотке, особенно длинноцепочечных омега-ПНЖК (ЭПК и ДГК), могут оказывать благотворное влияние на метаболические параметры и состав тела у пациенток с СПЯ [46]. Известно, что сочетанное применение витамина D c ПНЖК омега-3 (ЭПК и ДГК) оказывает синергетическое положительное действие на женскую репродуктивную систему, а также на развитие плода во время беременности.

К таким препаратам (биологически активная добавка) относится российский препарат «Детримарин», производимый ООО «Полярис». В одной капсуле Детримарина содержится 2000 МЕ витамина D3 и 450 мг омега-3 кислот, из которых 395 мг находятся в виде высокоочищенных форм ЭПК (содержится 275 мг) и ДГК (содержится 120 мг).

Согласно «Единым санитарно-эпидемиологическим и гигиеническим требованиям к товарам, подлежащим санитарно-эпидемиологическому надзору (контролю)» (глава II, раздел 1, Приложение 5), норма физиологической потребности/адекватный уровень потребления для ПНЖК омега-3 составляет 2000 мг в сутки: ЭПК – 600 мг; ДГК – 700 мг в сутки [47]. По рекомендациям, определяющим нормы физиологических потребностей в энергии и пищевых веществах для различных групп населения Российской Федерации, уровень суммарного потребления ЭПК и ДГК должен быть не менее 250–500 мг в день.

Регрессионный метаанализ 40 исследований с общим числом участников 135 267 человек, опубликованный в 2021 г., показал, что прием пищевых добавок омега-3 ПНЖК – ЭПК+ДГК в дозе 800–1200 мг/сут связан со снижением риска инфаркта миокарда и смертности от ишемической болезни сердца [48].

Препаратами для профилактики дефицита витамина D являются холекальциферол (D3) и эргокальциферол (D2). У взрослых лечение дефицита витамина D следует начинать с общей суммарной насыщающей дозы холекальциферола 400 000 МЕ (ежедневная доза холекальциферола 6000–8000 МЕ в течение 8 недель) с дальнейшим переходом на поддерживающие дозы 1000–2000 МЕ в сутки [13]. Коррекция недостаточности витамина D рекомендуется с использованием половинной суммарной насыщающей дозы холекальциферола, равной 200 000 МЕ (ежедневная доза холекальциферола 6000–8000 МЕ в течение 4 недель) с дальнейшим переходом на поддерживающие дозы. Длительность поддерживающей терапии для взрослых с целевым достигнутым или исходным уровнем витамина D может быть различной. У пациентов, принимающих препараты, нарушающие метаболизм витамина D, с синдромами мальабсорбции, ожирением возможен прием более высоких доз холекальциферола. Так, на курс лечения дефицита витамина D суммарная насыщающая доза холекальциферола может составлять 800 000–1 200 000 МЕ в течение 8 недель, а для коррекции недостаточности витамина D рекомендуется применение 400 000–600 000 МЕ в течение 4 недель с дальнейшим переходом на поддерживающую дозу не менее 3000–6000 МЕ в сутки [13].

Таким образом, ежедневный прием 3–4 капсул Детримарина в день у женщин с СПЯ и метаболическими нарушениями для поддержания оптимальных уровней витамина D (30 нг/мл) и ПНЖК обеспечивает ежедневное поступление витамина D 6000–8000 МЕ в сутки, а суммарное количество ПНЖК (омега-3) в виде высокоочищенных форм ЭПК и ДГК – 1580 мг.

Заключение

Применение препаратов, влияющих на стероидогенез, ИР, метаболизм липидов, коррекцию воспаления в сочетании с основными методами лечения и терапевтической модификацией образа жизни могут предотвращать развитие неблагоприятных репродуктивных и метаболических нарушений у женщин с СПЯ.

Список литературы

  1. Teede H.J., Misso M.L., Costello M.F., Dokras A., Laven J., Moran L. et al.; International PCOS Network. Recommendations from the international evidence-based guideline for the assessment and management of polycystic ovary syndrome. Fertil. Steril. 2018; 110(3): 364-79. https://dx.doi.org/10.1016/j.fertnstert.2018.05.004.
  2. Министерство здравоохранения Российской Федерации. Клинические рекомендации. Синдром поликистозных яичников. 2021.
  3. Greenwood E.A., Pasch L.A., Cedars M.I., Legro R.S., Eisenberg E., Huddleston H.G.; Eunice Kennedy Shriver National Institute of Child Health and Human Development Reproductive Medicine Network. Insulin resistance is associated with depression risk in polycystic ovary syndrome. Fertil. Steril. 2018; 110(1): 27 34. https://dx.doi.org/10.1016/j.fertnstert.2018.03.009.
  4. Абашова Е.И., Ярмолинская М.И. Фенотипы СПЯ у женщин репродуктивного возраста: клиника, диагностика, стратегия терапии. Акушерство и гинекология. 2021; 12 (приложение): 4-12.
  5. Lim S.S., Hutchison S.K., Van Ryswyk E., Norman R.J., Teede H.J., Moran L.J. Lifestyle changes in women with polycystic ovary syndrome. Cochrane Database Syst. Rev. 2019; 3(3): CD007506. https://dx.doi.org/10.1002/14651858.CD007506.pub4.
  6. Holick M.F. The vitamin D deficiency pandemic: approaches for diagnosis, treatment and prevention. Rev. Endocr. Metab. Disord. 2017; 18(2): 153-65. https://dx.doi.org/10.1007/s11154-017-9424-1.
  7. Суплотова Л.А., Авдеева В.А., Пигарова Е.А., Рожинская Л.Я., Трошина Е.А. Дефицит витамина D в России: первые результаты регистрового неинтервенционного исследования частоты дефицита и недостаточности витамина D в различных географических регионах страны. Проблемы эндокринологии. 2021; 67(2): 84-92. https://dx.doi.org/10.14341/probl12736.
  8. Пигарова Е.А., Рожинская Л.Я., Катамадзе Н.Н., Поваляева А.А., Трошина Е.А. Распространенность дефицита и недостаточности витамина D среди населения, проживающего в различных регионах Российской Федерации: результаты 1-го этапа многоцентрового поперечного рандомизированного исследования. Остеопороз и остеопатии. 2020; 23(4): 4-12. https://dx.doi.org/10.14341/osteo12701.
  9. Stark K.D., Van Elswyk M.E., Higgins M.R., Weatherford C.A., Salem N. Jr. Global survey of the omega-3 fatty acids, docosahexaenoic acid and eicosapentaenoic acid in the blood stream of healthy adults. Prog. Lipid Res. 2016; 63: 132-52. https://dx.doi.org/10.1016/j.plipres.2016.05.001.
  10. Калинченко С.Ю., Соловьев Д.О., Аветисян Л.А., Белов Д.А., Парамонов С.А., Нижник А.Н. Распространенность дефицита омега-3 жирных кислот в различных возрастных группах. Вопросы диетологии. 2018; 8(1): 11-6. https://dx.doi.org/10.20953/2224-5448-2018-1-11-16.
  11. Bikle D.D. Vitamin D: production, metabolism and mechanisms of action. In: Feingold K.R., Anawalt B., Boyce A. et al., eds. Endotext. South Dartmouth (MA): MDText.com, Inc.; December 31, 2021.
  12. Charoenngam N., Holick M.F. Immunologic effects of vitamin D on human health and disease. Nutrients. 2020; 12(7): 2097. https://dx.doi.org/10.3390/nu12072097.
  13. Дедов И.И., Мельниченко Г.А., Мокрышева Н.Г., Пигарова Е.А., Поваляева А.А., Рожинская Л.Я., Белая Ж.Е., Дзеранова Л.К., Каронова Т.Л., Суплотова Л.А., Трошина Е.А. Проект федеральных клинических рекомендаций по диагностике, лечению и профилактике дефицита витамина D. Остеопороз и остеопатии. 2021; 24(4): 4-26. https://dx.doi.org/10.14341/osteo12937.
  14. Sîrbe C., Rednic S., Grama A., Pop T.L. An update on the effects of vitamin D on the immune system and autoimmune diseases. Int. J. Mol. Sci. 2022; 23(17):9784. https://dx.doi.org/10.3390/ijms23179784.
  15. Davis E.M., Peck J.D., Hansen K.R., Neas B.R., Craig L.B. Associations between vitamin D levels and polycystic ovary syndrome phenotypes. Minerva Endocrinol. 2019; 44(2): 176-84. https://dx.doi.org/10.23736/S0391-1977.18.02824-9.
  16. Shan C., Zhu Y.C., Yu J., Zhang Yi., Wang Y.Y., Lu N. et al. Low serum 25-hydroxyvitamin D levels are associated with hyperandrogenemia in polycystic ovary syndrome: A gross-sectional study. Front. Endocrinol. (Lausanne). 2022; 13: 894935. https://dx.doi.org/10.3389/fendo.2022.894935.
  17. Kakoly N.S., Khomami M.B., Joham A.E., Cooray S.D., Misso M.L., Norman R.J. et al. Ethnicity, obesity and the prevalence of impaired glucose tolerance and type 2 diabetes in PCOS: a systematic review and meta-regression. Hum. Reprod. Update. 2018; 24(4): 455-67. https://dx.doi.org/10.1093/humupd/dmy007.
  18. Абашова Е.И., Ярмолинская М.И., Булгакова О.Л., Мишарина Е.В., Ткаченко Н.Н., Бородина В.Л. Анализ показателей углеводного профиля у женщин репродуктивного возраста с различными фенотипами синдрома поликистозных яичников. Проблемы репродукции. 2022; 28(4): 31-8. https://dx.doi.org/10.17116/repro20222804131.
  19. Morgante G., Darino I., Spanò A., Luisi S., Luddi A., Piomboni P. et al. PCOS physiopathology and vitamin D deficiency: biological insights and perspectives for treatment. J. Clin. Med. 2022; 11: 4509. https://dx.doi.org/10.3390/jcm11154509.
  20. Shi X.Y., Huang A.P., Xie D.W., Yu X.L. Association of vitamin D receptor gene variants with polycystic ovary syndrome: a meta-analysis. BMC Med. Genet. 2019; 20(1): 32. https://dx.doi.org/10.1186/s12881-019-0763-5.
  21. Aravindhan S., Almasoody M.F.M., Selman N.A., Andreevna A.N., Ravali S., Mohammadi P. et al. Vitamin D receptor gene polymorphisms and susceptibility to type 2 diabetes: evidence from a meta-regression and meta-analysis based on 47 studies. J. Diabetes Metab. Disord. 2021; 20(1): 845-67. https://dx.doi.org/10.1007/s40200-020-00704-z.
  22. Garg D., Grazi R., Lambert-Messerlian G.M., Merhi Z. Correlation between follicular fluid levels of sRAGE and vitamin D in women with PCOS. J. Assist. Reprod. Genet. 2017; 34(11): 1507-13. https://dx.doi.org/10.1007/s10815-017-1011-6.
  23. Абашова Е.И., Ярмолинская М.И., Булгакова О.Л., Мишарина Е.В. Особенности липидного профиля при различных фенотипах синдрома поликистозных яичников у женщин репродуктивного возраста. Журнал акушерства и женских болезней. 2020; 69(6): 7-16. https://dx.doi.org/10.17816/JOWD6967-16.
  24. Merhi Z., Buyuk E., Cipolla M.J. Advanced glycation end products alter steroidogenic gene expression by granulosa cells: an effect partially reversible by vitamin D. Mol. Hum. Reprod. 2018; 24(6): 318-26. https://dx.doi.org/10.1093/molehr/gay014.
  25. Maktabi M., Chamani M., Asemi Z. The effects of vitamin D supplementation on metabolic status of patients with polycystic ovary syndrome: a randomized, double-blind, placebo-controlled trial. Horm. Metab. Res. 2017; 49(7): 493-8. https://dx.doi.org/10.1055/s-0043-107242.
  26. Al-Bayyari N., Al-Domi H., Zayed F., Hailat R., Eaton A. Androgens and hirsutism score of overweight women with polycystic ovary syndrome improved after vitamin D treatment: A randomized placebo controlled clinical trial. Clin. Nutr. 2021; 40(3): 870-8. https://dx.doi.org/10.1016/j.clnu.2020.09.024.
  27. Bernasconi A.A., Wilkin A.M., Roke K., Ismail A. Development of a novel database to review and assess the clinical effects of EPA and DHA omega-3 fatty acids. Prostaglandins Leukot. Essent. Fatty Acids. 2022; 183: 102458. https://dx.doi.org/10.1016/j.plefa.2022.102458.
  28. Harris W.S., Tintle N.L., Imamura F., Qian F., Korat A.V.A., Marklund M. et al. Blood n-3 fatty acid levels and total and cause-specific mortality from 17 prospective studies. Nat. Commun. 2021; 12(1): 2329. https://dx.doi.org/10.1038/s41467-021-22370-2.
  29. Zhuang P., Zhang Y., He W., Chen X., Chen J., He L. et al. Dietary fats in relation to cotal and cause-specific mortality in a prospective cohort of 521 120 individuals with 16 years of follow-up. Circ. Res. 2019; 124(5): 757-68. https://dx.doi.org/10.1161/CIRCRESAHA.118.314038.
  30. Khan S.U., Lone A.N., Khan M.S, Virani S.S., Blumenthal R.S., Nasir K. et al. Effect of omega-3 fatty acids on cardiovascular outcomes: a systematic review and meta-analysis. EClinicalMedicine. 2021; 38: 100997. https://dx.doi.org/10.1016/j.eclinm.2021.100997.
  31. Gutiérrez S., Svahn S.L., Johansson M.E. Effects of omega-3 fatty acids on immune cells. Int. J. Mol. Sci. 2019; 20(20): 5028. https://dx.doi.org/10.3390/ijms20205028.
  32. Middleton P., Gomersall J.C., Gould J.F., Shepherd E., Olsen S.F., Makrides M. Omega-3 fatty acid addition during pregnancy. Cochrane Database Syst. Rev. 2018; 11(11): CD003402. https://dx.doi.org/10.1002/14651858.CD003402.pub3.
  33. Chiang N., Serhan C.N. Specialized pro-resolving mediator network: an update on production and actions. Essays Biochem. 2020; 64(3): 443-62. https://dx.doi.org/10.1042/EBC20200018.
  34. Mason R.P., Libby P., Bhatt D.L. Emerging mechanisms of cardiovascular protection for the omega-3 fatty acid eicosapentaenoic acid. Arterioscler. Thromb. Vasc. Biol. 2020; 40(5): 1135-47. https://dx.doi.org/10.1161/ATVBAHA.119.313286.
  35. Wang R., Feng Y., Chen J., Chen Y., Ma F. Association between polyunsaturated fatty acid intake and infertility among American women aged 20-44 years. Front. Public Health. 2022; 10: 938343. https://dx.doi.org/10.3389/fpubh.2022.938343.
  36. Chiu Y.H., Karmon A.E., Gaskins A.J., Arvizu M., Williams P.L., Souter I. et al. Serum omega-3 fatty acids and treatment outcomes among women undergoing assisted reproduction. Hum. Reprod. 2018; 33(1): 156-65. https://dx.doi.org/10.1093/humrep/dex335.
  37. Lanza I.R., Blachnio-Zabielska A., Johnson M.L., Schimke J.M., Jakaitis D.R., Lebrasseur N.K. et al. Influence of fish oil on skeletal muscle mitochondrial energetics and lipid metabolites during high-fat diet. Am. J. Physiol. Endocrinol. Metab. 2013; 304(12): E1391-403. https://dx.doi.org/10.1152/ajpendo.00584.2012.
  38. Salek M., Clark C.C.T., Taghizadeh M., Jafarnejad S. N-3 fatty acids as preventive and therapeutic agents in attenuating PCOS complications. EXCLI J. 2019; 18: 558-75. https://dx.doi.org/10.17179/excli2019-1534.
  39. Muredda L., Kępczyńska M.A., Zaibi M.S., Alomar S.Y., Trayhurn P. IL-1β and TNFα inhibit GPR120 (FFAR4) and stimulate GPR84 (EX33) and GPR41 (FFAR3) fatty acid receptor expression in human adipocytes: implications for the anti-inflammatory action of n-3 fatty acids. Arch. Physiol. Biochem. 2018; 124(2): 97-108. https://dx.doi.org/10.1080/13813455.2017.1364774.
  40. Yang K., Zeng L., Bao T., Ge J. Effectiveness of Omega-3 fatty acid for polycystic ovary syndrome: a systematic review and meta-analysis. Reprod. Biol. Endocrinol. 2018; 16(1): 27. https://dx.doi.org/10.1186/s12958-018-0346-x.
  41. Tosatti J.A.G., Alves M.T., Cândido A.L., Reis F.M., Araújo V.E., Gomes K.B. Influence of n-3 fatty acid supplementation on inflammatory and oxidative stress markers in patients with polycystic ovary syndrome: a systematic review and meta-analysis. Br. J. Nutr. 2021; 125(6): 657-68. https://dx.doi.org/10.1017/S0007114520003207.
  42. Barbe A., Bongrani A., Mellouk N., Estienne A., Kurowska P., Grandhaye J. et al. Mechanisms of adiponectin action in fertility: an overview from gametogenesis to gestation in humans and animal models in normal and pathological conditions. Int. J. Mol. Sci. 2019; 20(7): 1526. https://dx.doi.org/10.3390/ijms20071526.
  43. Shahnazi V., Zaree M., Nouri M., Mehrzad-Sadaghiani M., Fayezi S., Darabi M. et al. Influence of ω-3 fatty acid eicosapentaenoic acid on IGF-1 and COX-2 gene expression in granulosa cells of PCOS women. Iran. J. Reprod. Med. 2015; 13(2): 71-8.
  44. Jo S., Harris W.S., Tintle N.L., Park Y. Association between Omega-3 index and hyperglycemia depending on body mass index among adults in the United States. nutrients. 2022; 14(20): 4407. https://dx.doi.org/10.3390/nu14204407.
  45. Беспалова О.Н., Жернакова Т.С., Шенгелия М.О., Загайнова В.А., Пачулия О.В., Коган И.Ю. Микронутриентный статус женщин с нарушением репродуктивной функции в Северо-Западном регионе Российской Федерации. Акушерство и гинекология. 2022; 10: 93-102. https://dx.doi.org/10.18565/aig.2022.10.93-102.
  46. Lu L., Li X., Lv L., Xu Y., Wu B., Huang C. Associations between omega-3 fatty acids and insulin resistance and body composition in women with polycystic ovary syndrome. Front. Nutr. 2022; 9: 1016943. https://dx.doi.org/10.3389/fnut.2022.1016943.
  47. Единые санитарно-эпидемиологические и гигиенические требования к товарам, подлежащим санитарно-эпидемиологическому надзору (конт­ролю). Глава II, раздел 1, Приложение 5.
  48. Bernasconi A.A., Wiest M.M., Lavie C.J., Milani R.V., Laukkanen J.A. Effect of Omega-3 dosage on cardiovascular outcomes: an updated meta-analysis and meta-regression of interventional trials. Mayo Clin. Proc. 2021; 96(2): 304-13. https://dx.doi.org/10.1016/j.mayocp.2020.08.034.

Поступила 17.01.2023

Принята в печать 23.01.2023

Об авторах / Для корреспонденции

Абашова Елена Ивановна, к.м.н., с.н.с. отдела гинекологии и эндокринологии, НИИ АГиР им. Д.О. Отта; +7(812)328-98-20, +7(921)945-90-90, abashova@yandex.ru, https://orcid.org/0000-0003-2399-3108, SPIN-код: 2133-0310, 199034, Россия, Санкт-Петербург, Менделеевская линия, д. 3.
Ярмолинская Мария Игоревна, профессор РАН, д.м.н., профессор, руководитель отдела гинекологии и эндокринологии, руководитель центра «Диагностика и лечение эндометриоза», НИИ АГиР им. Д.О. Отта; профессор кафедры акушерства и гинекологии, СЗГМУ им. И.И. Мечникова Минздрава РФ, m.yarmolinskaya@gmail.com, https://orcid.org/0000-0002-6551-4147, eLibrary SPIN-код: 3686-3605, 199034, Россия, Санкт-Петербург, Менделеевская линия, д. 3.

Также по теме

Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта.