Патология плаценты при хромосомных аномалиях у плода

Андронова Н.В., Зарецкая Н.В., Ходжаева З.С., Щеголев А.И.,Храмченко Н.В., Воеводин С.М.

ФГБУ Научный центр акушерства, гинекологии и перинатологии им. академика В.И. Кулакова Минздрава России, Москва
В обзоре представлены особенности структуры плаценты при наличии хромосомных аномалий (ХА) у плода: уменьшение ее объема, снижение васкуляризации, молярная структура, мезенхимальная дисплазия. Рассмотрены механизмы патогенеза плацентарной дисфункции и возможности ее ультразвуковой, допплерометрической и морфологической диагностики. В качестве дополнительных маркеров ХА и врожденных пороков развития плода описаны: снижение объема плаценты, определяемое методом трехмерного УЗИ, снижение пульсационного индекса (ПИ) сосудов пуповины, наличие аневризм пуповины, нарушений извитости пуповины. Однако накопленный объем наблюдений, отсутствие исследований высокой степени доказательности не позволяет точно определить диагностическую информативность данных изменений. Изучение хромосомных аномалий плаценты, на наш взгляд, необходимо для понимания механизмов формирования плацентарной дисфункции, в том числе за счет хромосомного дисбаланса.

Ключевые слова

хромосомные аномалии плода
плацентарная дисфункция
плацентарная мезенхимальная дисплазия
молярная структура плаценты
аномалии строения плаценты

Особенности структуры плаценты, а также плацентарная дисфункция были описаны у плодов с хромосомными аномалиями. Спектр структурных особенностей плаценты, характерных для прогрессирующей беременности плодом с хромосомными аномалиями, как возникшими на фоне родительских сбалансированных хромосомных перестроек, так и сформировавшихся de novo, довольно широк и представлен уменьшением ее объема, снижением васкуляризации, молярной структурой, мезенхимальной дисплазией [1, 2]. Это обусловлено разнообразием выявляемых на пренатальном этапе хромосомных нарушений, включающих полные и мозаичные формы всех совместимых с жизнью хромосомных аномалий.

Клиническая важность данной проблемы определяется высоким риском тяжелых акушерских осложнений, ассоциирующихся с мозаичными и полными формами хромосомных аномалий плаценты: фето-плацентарной недостаточности, внутриутробной задержки роста плода, антенатальной гибели плода, а также преэклампсии во II и III триместрах беременности [3–5].

Научный интерес к изучению фенотипических проявлений хромосомного дисбаланса в клетках плаценты объясняется тем, что в формирование плацентарной дисфункции при хромосомных аномалиях плаценты могут быть вовлечены многие фундаментальные явления, изучаемые современной генетикой человека.

Изменения, характерные для полных форм совместимых с жизнью трисомий, представлены увеличением веса плаценты при трисомии 21 и его снижением при трисомиях 13 и 18 [6, 7]. Сравнение 17 образцов плаценты с хромосомными аномалиями (девять случаев трисомии 21, четыре – трисомии 18, два – трисомии 13 и по одному – синдрома Шерешевского–Тернера и 48,XXY,+21), а также контрольной группы – плацент с нормальным хромосомным набором – показало достоверное снижение объема плаценты при наличии хромосомных аномалий [6, 8].

В плацентах с трисомиями 13, 18 или 21 были описаны участки гипотрофии, незрелости, отека, кист трофобласта и минерализации базальной пластинки трофобласта [6, 7, 9]. Также отмечали гипоплазию трофобласта, стромальный отек и кавитацию, уменьшение васкуляризации и рамификацию главных стволов ворсинчатого дерева. Исследование включало 25 случаев хромосомных аномалий плода (10 – трисомии 21, девять – трисомии 18, три – триплоидии, два – моносомии Х, один случай – трисомии 13), а также контрольную группу из 25 образцов плацент с нормальным кариотипом [6, 10].

Нарушения процессов миграции трофобласта и инвазии цитотрофобласта при трисомиях связывают с увеличением дозы гена вследствие наличия дополнительной хромосомы. Так, при трисомии 21 в клетках трофобласта была выявлена гиперэкспрессия гена меди/цинка супероксиддисмутазы (SOD-1), расположенного на 21-й хромосоме, а также нарушение сигнальной функции молекулы хорионического гонадотропина [11, 12]. В пользу гипотезы эффекта дозы гена свидетельствуют также результаты исследования экспрессии генов протеинкиназ в клетках плаценты у плодов с нормальным кариотипом и при наличии трисомий. Показано, что профиль экспрессии генов протеинкиназ в клетках плаценты отличался у плодов с нормальным кариотипом и у плодов с трисомиями. При трисомии 16 была выявлена дозозависимая гиперэкспрессия гена ERK1, расположенного на 16-й хромосоме [13].

Полагают, что регуляция дифференциальной экспрессии генов осуществляется путем эпигенетической модификации структуры хроматина: метилированием ДНК и модификациями гистоновых белков. Действительно, при трисомии 16 профиль метилирования ДНК в плацентарных тканях существенно отличался от такового в плацентах с нормальным кариотипом.

Во внезародышевой мезодерме эмбрионов с трисомией 16 ДНК менее метилирована, чем у зародышей с нормальным кариотипом, тогда как в цитотрофобласте ДНК гиперметилирована. Гипометилированные гены в обеих тканях относятся к группам генов, ответственных за различные метаболические процессы, тогда как гиперметилированные отвечают за развитие, адгезию клеток, иммунный ответ и ответ на стимул [14].

Важным элементом патогенеза нарушений развития плаценты при трисомиях являются оксидативный стресс и митохондриальная дисфункция, которые на постнатальном этапе приводят к нейродегенеративным изменениям при синдроме Дауна и других хромосомных синдромах. В образцах плаценты и культуры амниоцитов плодов с трисомией 21 доля клеток с высоким индексом фрагментации ДНК была достоверно выше по сравнению с таковым у плодов с нормальным кариотипом: 4,7+1,8% против 1,8+0,6% (р=0,008) – для амниоцитов; 80,0+36,1% против 0 (р<0,001) – для плацентарных трофобластов [15]. Длина теломеры, которая является доказанным маркером старения клетки, у амниоцитов плодов с трисомией 21 была достоверно меньше, чем у амниоцитов плодов с нормальным кариотипом [16, 17].

В работах последних лет обсуждается значение изменений в плаценте или пуповине в качестве дополнительных маркеров хромосомных аномалий у плода [18, 19]. К сожалению, большинство публикаций, посвященных данной проблеме, ограничиваются описанием клинических случаев или серий наблюдений. Но, тем не менее, факт наличия сочетаний аномалий плаценты и пуповины с наличием хромосомной патологии у плода заслуживает внимания. При измерении объема плаценты методом трехмерного ультразвукового исследования (УЗИ) в 500 случаев одноплодной беременности перед проведением биопсии хориона в 11–13+6 недель, были получены достоверно меньшие величины объема плаценты у плодов с трисомиями 13 и 18 в сравнении с объемом плаценты у плодов с нормальным кариотипом. Следует отметить, что в 39% случаев снижение объема плаценты у этих плодов было значительным (менее 5-го процентиля). Были выявлены следующие хромосомные аномалии: в 45 случаях – трисомия 21, в 17 случаях – трисомия 18, в 10 случаях – моносомия Х, в 6 – трисомия 13. У остальных 417 пациенток был установлен нормальный кариотип плода. Необходимо отметить, что у плодов с трисомией 21, а также с синдромом Шерешевского–Тернера объем плаценты статистически значимо не отличался от объема плаценты плодов с нормальным кариотипом [20].

По данным Rizzo и соавт., показатели пульсационного индекса (ПИ), полученные при допплерометрии сосудов пуповины в сроки беременности 11–13+6 недель, были достоверно меньше у плодов с трисомией 13 и 18 в сравнении с таковыми у плодов с нормальным хромосомным набором. У плодов с трисомией 21 показатели ПИ в артерии пуповины достоверно не отличались от показателей ПИ в артерии пуповины у плодов с нормальным кариотипом [21]. Безусловно, опыт наблюдений изменений плаценты по данным УЗИ, а также находки патологических изменений кровотока в сосудах плода по данным допплерометрии, полученным в ранние сроки беременности, не так многочислен; диагностическая информативность данных признаков и сочетание их с наличием хромосомных аномалий у плода не была оценена в исследованиях высокой степени доказательности. Возможность использования снижения объема плаценты, а также изменений ПИ в артерии пуповины в качестве прогностических маркеров хромосомных аномалий плаценты, остается недостаточно изученной и представляет определенный научный интерес.

Между тем, патология пуповины, в частности, аплазия артерии пуповины (наличие одной артерии вместо двух) расценивается в качестве аномалии развития [22–24]. Риск врожденных пороков развития (ВПР) у плодов с аплазией артерии пуповины повышен в 6,77 раза, а риск хромосомных аномалий – в 15,35 раза [25, 26]. По данным M. Matheus и M.A. Sala [27], ВПР встречались у 33,3% плодов с единственной артерией пуповины. A.Z. Abuhamad и соавт. [28] выявили пороки развития у 26% плодов, имевших пуповину с одной артерией. При этом они чаще сочетались с отсутствием левой артерии пуповины: в 16 (29%) из 56 наблюдений по сравнению с 4 (19%) из 21 случая с отсутствием правой артерии. Цитогенетические аномалии были выявлены у 6 плодов, в пуповине которых также отсутствовала левая артерия.

Следует отметить, что пупочный канатик с наличием одной артерии может сочетаться с различными ВПР плода. Частота хромосомных аномалий составляет 13,9% [23]. Наиболее часто отсутствие артерии пуповины сочетается с трисомией 18, трисомией 13 и синдромом Тернера [29]. В ряде наблюдений отмечались нарушения эхокардиограммы (у 13% плодов) [30], аномалии развития почек (у 18,5%) [31], в другом исследовании преобладала патология полых органов, в частности атрезия кишечника [32].

К аномалиям развития сосудов пуповины относят также аневризмы, нарушения извитости пуповины [23]. Так, гипоизвитость часто сочетается с внутриутробной гибелью плода, низкими оценками новорожденного по шкале Апгар, ВПР, оболочечным прикреплением пуповины и единственной артерией пуповины [33]. При индексе извитости пуповины ниже 10-го центиля чаще встречаются хромосомные аномалии (трисомия), респираторный дистресс-синдром, окрашивание околоплодных вод меконием. Примечательно, что на ранних сроках гестации при синдроме Дауна (трисомия 21), по сравнению с нормальными плодами, значительно чаще отмечаются неизвитые пуповины и большее содержание в них гиалуроновой кислоты [34].

Более того, отсутствие извитости пуповины наблюдается у мертворожденных с различными хромосомными аномалиями и врожденными синдромами (например, синдромом Pena Shokeir).

Многие авторы указывают на ассоциацию молярной структуры плаценты и аномалий ее хромосомного набора. Следует отметить, что наиболее частым типом хромосомных аномалий, при которых формируется молярная структура плаценты, является диандрическая триплоидия. В то же время сообщалось также о пренатально выявленных случаях молярной плаценты у плодов с трисомией 13. Jauniaux и соавт. впервые описали случай молярной плаценты, установленный в 21-ю неделю беременности. Авторы полагают, что ворсинчатый отек, характерный для молярной плаценты, в значительной мере обусловлен несовершенным развитием сосудистого русла в некоторых участках плаценты. В представленном случае ворсинчатый трофобласт имел микроскопически нормальную структуру, уровень материнского β-хорионического гонадотропина был в норме [35]. Curtin и соавт. наблюдали случай трисомии 13 с установленной при УЗИ молярной структурой плаценты, осложнившийся преэклампсией. При гистологическом исследовании плаценты был выявлен ворсинчатый отек, однако признаки гиперплазии трофобласта отсутствовали [36].

Has и соавт. представили три наблюдения трисомии 13 с молярной структурой плаценты, выявленной при УЗИ во II триместре беременности. Патоморфологическое исследование установило снижение васкуляризации и фокальный ворсинчатый отек при отсутствии гиперплазии трофобласта. Уровень хорионического гонадотропина в динамике соответствовал норме [37].

Одним из вариантов строения плаценты, нередко сочетающихся с аномалиями ее хромосомного набора, является также плацентарная мезенхимальная дисплазия [38]. Мезенхимальная дисплазия плаценты характеризуется увеличенной отечной плацентой с множественными кистами и расширенными сосудами, гистологическими признаками увеличения размеров ворсинчатого дерева за счет формирования цистерн и утратой соединительной ткани, а также снижением пролиферации трофобласта и стромальными трофобластическими включениями [39, 40]. Данная форма патологии плаценты может быть диагностирована в случае обнаружения при УЗИ множественных кист плаценты при нормальном или слегка повышенном уровне материнского сывороточного β-хорионического гонадотропина, увеличенном уровне α-фетопротеина [41].

Частота генетических нарушений при беременности, осложненной плацентарной мезенхимальной дисплазией, достигает 36% [42]. По данным Cohen и соавт. [42], представивших описание серии из 66 случаев, у одной четверти плодов был выявлен синдром Беквита–Видемана. Хромосомные аномалии были обнаружены у четырех из 36 плодов (11%), проходивших пренатальное кариотипирование: 47,XY,t(1;13)(q32;q32),+13; 47,XXY; 69,XXX; а также 46,XXp−. Фенотип плода с транслокационной формой трисомии 13 включал маловодие, внутриутробную задержку роста плода, кистозную гигрому шеи, врожденный порок сердца; уровень β-хорионического гонадотропина находился в пределах нормы. Müngen и соавт. описали случай мозаичной формы трисомии 13 (46,XY,der(13)t(13;13) (q11;q11)[20]/47,XY,+13[11]) у плода с постаксиальной полидактилией пальцев рук и дефекта межпредсердной перегородки. Уровень пренатальных скрининговых маркеров – α-фетопротеина, хорионического гонадотропина и эстриола – соответствовал норме, при УЗИ в плаценте определялись множественные гипоэхогенные участки. Гистологическое исследование плаценты установило наличие плацентарной мезенхимальной дисплазии [2].

Трисомия 16 в клетках плаценты ассоциируется с высоким риском развития преэклампсии [43–45].

Повышение риска преэклампсии в 3–4 раза по сравнению с контрольной группой установлено при исследовании частоты преэклампсии среди 25 беременностей плодом с выявленной пренатально мозаичной формой трисомии 16. Однако наличие однородительской дисомии в плацентарных тканях не повышает риск преэклампсии [46].

Таким образом, представленные наблюдения свидетельствуют о наличии морфологических и функциональных нарушений в плацентарных тканях при наличии хромосомных аномалий. Изучение частоты и структуры хромосомных аномалий плаценты, на наш взгляд, необходимо для понимания механизмов формирования плацентарной дисфункции, в том числе за счет хромосомного дисбаланса.

Список литературы

  1. Kakigano A., Mimura K., Kanagawa T., Nakayama M., Kanayama T., Fujita S. et al. Imbalance of angiogenic factors and avascular edematous cystic villi in a trisomy 13 pregnancy: A case report. Placenta. 2013; 34(7): 628–30.
  2. Müngen E., Dundar O., Muhcu M., Haholu A., Tunca Y. Placental mesenchymal dysplasia associated with trisomy 13: sonographic findings. J. Clin. Ultrasound. 2008; 36(7): 454–6.
  3. Toutain J., Labeau-Gaüzere C., Barnetche T., Horovitz J., Saura R. Confined placental mosaicism and pregnancy outcome: a distinction needs to be made between types 2 and 3. Prenat. Diagn. 2010: 30(12-13): 1155–64.
  4. Toutain J., Horovitz J., Saura R. Comment on "Confined placental mosaicism at chorionic villous sampling: risk factors and pregnancy outcome". Prenat. Diagn. 2013: 33(3): 301–2.
  5. Robinson W.P., Peñaherrera M.S., Jiang R., Avila L., Sloan J., McFadden D.E. et al. Assessing the role of placental trisomy in preeclampsia and intrauterine growth restriction. Prenat. Diagn. 2010; 30(1): 1–8.
  6. Chen C.P. Placental abnormalities and preeclampsia in trisomy 13 pregnancies. Taiwan J. Obstet. Gynecol. 2009; 48(1): 3–8.
  7. Arizawa M., Nakayama M. Pathological analysis of the placenta in trisomies 21, 18 and 13. Nippon Sanka Fujinka Gakkai Zasshi. 1992; 44: 9–13.
  8. Metzenbauer M., Hafner E., Schuchter K., Philipp K. First trimester placental volume as a marker for chromosomal anomalies: preliminary results from an unselected population. Ultrasound Obstet. Gynecol. 2002; 19: 240–2.
  9. Labbe S., Copin H., Choiset A., Girard S., Barbet J.P. The placenta and trisomies 13, 18, 21. J. Gynecol. Obstet. Biol. Reprod. (Paris). 1989; 18(8): 989–96.
  10. Jauniaux E., Hustin J. Chromosomally abnormal early ongoing pregnancies: correlation of ultrasound and placental histological findings. Hum. Pathol. 1998; 29: 1195–9.
  11. Malassiné A., Frendo J.L., Evain-Brion D. Trisomy 21- affected placentas highlight prerequisite factors for human trophoblast fusion and differentiation. Int. J. Dev. Biol. 2010; 54(2-3): 475–82.
  12. Malassiné A., Pidoux G., Gerbaud P., Frendo J.L., Evain-Brion D. Human trophoblast in trisomy 21: a model for cell-cell fusion dynamic investigation. Adv. Exp. Med. Biol. 2011; 714: 103–12.
  13. Yong P.J., McFadden D.E., Robinson W.P. Protein kinase profiling in miscarriage: implications for the pathogenesis of trisomic pregnancy. J. Obstet. Gynaecol. Can. 2012: 34(12):1141–8.
  14. Толмачева Е.Н., Кашеварова А.А., Скрябин Н.А., Лебедев И.Н. Эпигенетические эффекты трисомии 16 в плацентарных тканях человека. Молекулярная биология. 2013: 47 (3): 423–32
  15. Amiel A., Fejgin M.D., Liberman M., Sharon Y., Kidron D., Biron-Shental T. Senescence in amniocytes and placentas from trisomy 21 pregnancies. J. Matern. Fetal Neonatal Med. 2013: 26(11):1086–9.
  16. Sukenik-Halevy R., Biron-Shental T., Sharony R., Fejgin M.D., Amiel A. Telomeres in trisomy 21 amniocytes. Cytogenet. Genome Res. 2011;135(1):12–8.
  17. Hadi E., Sharony R., Goldberg-Bittman L., Biron-Shental T., Fejgin M., Amiel A. Telomere aggregates in trisomy 21 amniocytes. Cancer Genet. Cytogenet. 2009; 195: 23–6.
  18. Nagamatsu T., Kamei Y., Yamashita T., Fujii T., Kozuma S. Placental abnormalities detected by ultrasonography in a case of confined placental mosaicism for trisomy 2 with severe fetal growth restriction. J. Obstet. Gynaecol. Res. 2013 Sep 5. doi: 10.1111/jog.12145. Available at: http://www.ncbi.nlm.nih.gov/pubmed/?term=nagamatsu+t.
  19. Pasquini L., Tondi F., Pontello V., Filippeschi M. First trimester diagnosis of hypotriploidy (68,XX) with elevated fetal head to trunk volume ratio and small placental volume. Prenat. Diagn. 2010: 30(6): 589–90.
  20. Wegrzyn P., Faro C., Falcon O., Peralta C.F., Nicolaides K.H. Placental volume measured by three-dimensional ultrasound at 11 to 13 + 6 weeks of gestation: relation to chromosomal defects. Ultrasound Obstet. Gynecol. 2005; 26: 28–32.
  21. Rizzo G., Capponi A., Cavicchioni O., Vendola M., Arduini D. Placental vascularization measured by three-dimensional power Doppler ultrasound at 11 to 13 + 6 weeks’ gestation in normal and aneuploid fetuses. Ultrasound Obstet. Gynecol. 2007; 30: 259–62.
  22. Щеголев А.И., Дубова Е.А., Гус А.И., Костюков К.В. Единственная артерия пупочного канатика. Медицинская визуализация. 2011: 1: 75–82.
  23. Stevenson R.E., Hall J.G., eds. Human malformations and related anomalies. 2nd ed. New York: Oxford University Press; 2006. 1509 p.
  24. Зарецкая Н.В., Кириллова Е.А., Лукаш Е.Н., Никифорова О.К., Ляшко Е.С., Липман А.Д., Тимофеев С.А., Побединский Н.М. Ведение беременности при единственной артерии пуповины плода. Акушерство и гинекология. 2004; 4: 37–9.
  25. Щеголев А.И., Бурдули Г.М., Дубова Е.А., Павлов К.А. Патология пупочного канатика: Пособие для врачей. М.; 2011. 72 с.
  26. Kondi-Pafiti A., Kleanthis K.C., Mavrigiannaki P., Iavazzo C., Bakalianou K., Hassiakos D. et al. Single umbilical artery: fetal and placental histopathological analysis of 24 cases. Clin. Exp. Obstet. Gynecol. 2011; 38(3): 214–6.
  27. Matheus M., Sala M.A. The importance of placental examination in newborns with single umbilical artery. Z. Geburtshilfe Perinatol. 1980; 184: 231–2.
  28. Abuhamad A.Z., Shaffer W., Mari G., Copel J.A., Hobbins J.C., Evans A.T. Single umbilical artery: does it matter which artery is missing? Am. J. Obstet. Gynecol. 1995: 173(3, Pt1): 728–32.
  29. Nyberg D.A., Mahony B.S., Luthy D. Single umbilical artery: Prenatal detection of concurrent anomalies. J. Ultrasound Med. 1991: 10: 247–53.
  30. Dane B., Dane C., Kiray M., Cetin A., Yayla M. Fetuses with single umbilical artery: analysis of 45 cases. Clin. Exp. Obstet. Gynecol. 2009; 36: 116–9.
  31. Leung A.K., Robson W.L. Single umbilical artery. A report of 159 cases. Am. J. Dis. Child. 1989; 143: 108–11.
  32. Pavlopoulos P.M., Konstantinidou A.E., Agapitos E., Christodoulou C.N., Davaris P. Association of single umbilical artery with congenital malformations of vascular etiology. Pediatr. Dev. Pathol. 1998; 1(6): 487–93.
  33. Павлов К.А., Дубова Е.А., Полянчикова О.Л., Щеголев А.И. Извитость пупочного канатика новорожденного. Акушерство и гинекология. 2011; 7-2: 78–83.
  34. Raio L., Ghezzi F., Cromi A., Cereda E., Passi A. Sonographic morphology and hyaluronan content of umbilical cords of healthy and Down syndrome fetuses in early gestation. Early Hum. Dev. 2004; 77(1-2): 1–12.
  35. Jauniaux E., Halder A., Partington C. A case of partial mole associated with trisomy 13. Ultrasound Obstet. Gynecol. 1998; 11: 62–4.
  36. Curtin W.M., Marcotte M.P., Myers L.L., Brost B.C. Trisomy 13 appearing as a mimic of a triploid partial mole. J. Ultrasound Med. 2001; 20: 1137–9.
  37. Has R., Ibrahimoğlu L., Ergene H., Ermis H., Başaran S. Partial molar appearance of the placenta in trisomy 13. Fetal Diagn. Ther. 2002; 17(4): 205–8.
  38. H'mida D., Gribaa M., Yacoubi T., Chaieb A., Adala L., Elghezal H., Saad A. Placental mesenchymal dysplasia with beckwith-wiedemann syndrome fetus in the context of biparental and androgenic cell lines. Placenta. 2008; 29(5): 454–60.
  39. Ulker V., Aslan H., Gedikbasi A., Yararbas K., Yildirim G., Yavuz E. Placental mesenchymal dysplasia: a rare clinicopathologic entity confused with molar pregnancy. J. Obstet. Gynaecol. 2013; 33(3): 246–9.
  40. Павлов К.А., Дубова Е.А., Щеголев А.И. Мезенхимальная дисплазия плаценты. Акушерство и гинекология. 2010; 5: 15–20.
  41. Jauniaux E., Nicolaides K.H., Hustin J. Perinatal features associated with placental mesenchymal dysplasia. Placenta. 1997; 18: 701–6.
  42. Cohen M.C., Roper E.C., Sebire N.J., Stanek J., Anumba D.O.C. Placental mesenchymal dysplasia associated with fetal aneuploidy. Prenat. Diagn. 2005; 25: 187–92.
  43. Jebbink J., Wolters A., Fernando F., Afink G., van der Post J., Ris-Stalpers C. Molecular genetics of preeclampsia and HELLP syndrome - a review. Biochim. Biophys. Acta. 2012; 1822(12): 1960–9.
  44. Brandenburg H., Los F.J., In't Veld P. Clinical significance of placenta-confined nonmosaic trisomy 16. Am. J. Obstet. Gynecol. 1996; 174(5): 1663–4.
  45. Kalousek D.K., Langlois S., Barrett I., Yam I., Wilson D.R., Howard-Peebles P.N. et al. Uniparental disomy for chromosome 16 in humans. Am. J. Hum. Genet. 1993; 52: 8–16.
  46. Yong P.J., Langlois S., von Dadelszen P., Robinson W. The association between preeclampsia and placental trisomy 16 mosaicism. Prenat. Diagn. 2006; 26: 956–61.

 

Об авторах / Для корреспонденции

Андронова Наталия Витальевна, м.н.с. лаборатории репродуктивной генетики ФГБУ НЦАГиП им. академика В.И. Кулакова Минздрава России. Адрес: 117997, Москва, Россия, ул. Академика Опарина, д. 4. Телефон: 8 (495) 438-24-10. E-mail: andronowa@mail.ru
Зарецкая Надежда Васильевна, к.м.н., с.н.с. лаборатории репродуктивной генетики ФГБУ НЦАГиП им. академика В.И. Кулакова Минздрава России. Адрес: 117997, Москва, Россия, ул. Академика Опарина, д. 4. Телефон: 8 (495) 438-24-10. E-mail: znadezda@yandex.ru
Ходжаева Зульфия Сагдуллаевна, д.м.н., профессор, г.н.с. 1-го акушерского отделения патологии беременности ФГБУ НЦАГиП им. академика В.И. Кулакова Минздрава России. Адрес: 117997, Москва, Россия, ул. Академика Опарина, д. 4. Телефон: 8 (495) 438-07-88. E-mail: z_khodzhaeva@oparina4.ru
Щеголев Александр Иванович, д.м.н., проф., зав. 2-м патологоанатомическим отделением ФГБУ НЦАГиП им. академика В.И. Кулакова Минздрава России. Адрес: 117997, Москва, Россия, ул. Академика Опарина, д. 4. Телефон: 8 (495) 438-28-92. E-mail: ashegolev@oparina4.ru
Храмченко Наталья Васильевна, врач ультразвуковой диагностики отделения рентгено-радиологической диагностики ФГБУ НЦАГиП им. академика В.И. Кулакова Минздрава России. Адрес: 117997, Москва, Россия, ул. Академика Опарина, д. 4. Телефон: 8 (495) 438-25-29, E-mail: n_khramchenko@oparina4.ru
Воеводин Сергей Михайлович, д.м.н., зав. отделом визуальной диагностики ФГБУ НЦАГиП им. академика В.И. Кулакова Минздрава России. Адрес: 117997, Москва, Россия, ул. Академика Опарина, д. 4. Телефон: 8 (495) 438-25-29. E-mail: s_voevodin@oparina4.ru

Также по теме

Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта.