Оптимизация принципов ранней диагностики эндометриоза на основе оценки коморбидности и клинической манифестации

Пронина В.А., Думановская М.Р., Чернуха Г.Е.

ФГБУ «Национальный медицинский исследовательский центр акушерства, гинекологии и перинатологии имени академика В.И. Кулакова» Министерства здравоохранения Российской Федерации, Москва, Россия
Цель: Провести анализ значимости клинических характеристик и сопутствующих заболеваний у пациенток с эндометриозом. Материалы и методы: Проведено одномоментное исследование на базе ФГБУ «НМИЦ АГП им. академика В.И. Кулакова» МЗ РФ в период с 2021 по 2022 гг. В основную группу были включены 110 пациенток (средний возраст 29 (25; 36) лет) с наличием наружного генитального эндометриоза по данным экспертного УЗИ и МРТ, в группу сравнения – 110 женщин, сопоставимых по возрасту с основной группой (средний возраст 27 (26; 32) лет), с отсутствием эхографических признаков эндометриоза. Выполнен комплексный анализ клинико-анамнестических данных пациенток обеих исследуемых групп путем опроса и анкетирования; наличие коморбидных состояний определялось на основании лабораторного и инструментального обследования в необходимом объеме согласно клиническим рекомендациям МЗ РФ. Результаты: Значимость имеет не только степень выраженности дисменореи, диспареунии и хронической тазовой боли, оцененная по визуальной аналоговой шкале (ВАШ), но и их сочетание, повышающее риск наличия эндометриоза в 2 раза. Установлено, что для пациенток основной группы характерны более низкие значения индекса массы тела (ИМТ) (р=0,001). Каждая 5-я пациентка с эндометриозом имела дефицит массы тела (ИМТ<18,5 кг/м2), каждая 2-я – ИМТ<21 кг/м2. У женщин с эндометриозом, в отличие от группы сравнения, была установлена более высокая частота встречаемости акне (39,5 и 13,6%), фиброзно-кистозной болезни (29,5 и 12%), вируса папилломы человека (41,7 и 22,7%), полипов эндометрия (20,9 и 5,5%), миомы матки (23,6 и 8,2%). Наибольшей диагностической значимостью обладало наличие у пациенток рецидивирующих функциональных кист (ОР 2,11 [95%, ДИ 1,66; 2,69]) и апоплексии яичников (ОР 1,99 [95%, ДИ 1,62; 2,45]). Сочетание нескольких коморбидных состояний многократно повышало вероятность наличия эндометриоза. Заключение: На начальном этапе обследования пациенток с подозрением на эндометриоз целесообразно проводить не только сбор жалоб, но также совокупную оценку их выраженности с расчетом баллов по ВАШ. Анализ коморбидности значительно повышает шансы на раннюю диагностику эндометриоза. Таким образом, прицельное клинико-анамнестическое обследование может рассматриваться как эффективный и доступный метод выявления женщин группы риска по развитию эндометриоза. Вклад авторов: Чернуха Г.Е., Пронина В.А. – разработка концепции исследования; Пронина В.А. – получение и анализ фактических данных, написание и редактирование текста статьи; Чернуха Г.Е., Думановская М.Р. – редактирование и утверждение текста статьи. Конфликт интересов: Авторы заявляют об отсутствии возможных конфликтов интересов. Финансирование: Финансирование данной работы отсутствует. Благодарность: Выражаем благодарность к.ф.-м.н. Симич-Лафицкому Н.Д. за статистическую обработку и математическое описание полученных в процессе исследования данных. Одобрение Этического комитета: Исследование одобрено локальным Этическим комитетом ФГБУ НМИЦ АГП им. В.И. Кулакова Минздрава России. Согласие пациентов на публикацию: Пациенты подписали информированное согласие на публикацию своих данных. Обмен исследовательскими данными: Данные, подтверждающие выводы этого исследования, доступны по запросу у автора, ответственного за переписку, после одобрения ведущим исследователем. Для цитирования: Пронина В.А., Думановская М.Р., Чернуха Г.Е. Оптимизация принципов ранней диагностики эндометриоза на основе оценки коморбидности и клинической манифестации. Акушерство и гинекология. 2023; 4: 87-96 https://dx.doi.org/10.18565/aig.2023.9

Ключевые слова

эндометриоз
коморбидность
диагностика наружного генитального эндометриоза
клиническая гиперандрогения
акне
апоплексия
функциональные кисты яичников

Совершенствование принципов диагностики эндометриоза является одной из приоритетных гинекологических задач в настоящее время, учитывая сохраняющуюся тенденцию к увеличению частоты эндометриоза, трудности в постановке диагноза и отсрочку назначения терапии [1, 2]. Не вызывает сомнения тот факт, что диагностика эндометриоза должна быть комплексной, основанной на опросе пациенток, клиническом обследовании и применении визуальных методов, таких как трансвагинальное ультразвуковое исследование (УЗИ) и магнитно-резонансная томография (МРТ). Многие авторы сходятся во мнении, что адекватная оценка жалоб и тщательный сбор анамнеза имеют важное значение, поскольку могут позволить предположить верный диагноз еще на начальном этапе обследования [3–6]. Согласно клиническим рекомендациям 2022 г., лапароскопия с гистологической верификацией диагноза хотя и является информативным методом обследования, но не абсолютно необходимым для диагностического поиска; ввиду чего на первый план выступают неинвазивные методы обследования [7]. Важно отметить, что «классические» симптомы эндометриоза – дисменорея, диспареуния и хроническая тазовая боль (ХТБ) при бессимптомном течении заболевания могут отсутствовать [8, 9]. Это указывает на необходимость продолжения поиска фенотипических маркеров заболевания и коморбидных состояний, позволяющих выявить женщин группы высокого риска по развитию эндометриоза. В литературе имеются исследования, демонстрирующие связь эндометриоза с рядом заболеваний. Так, например, частота выявления хронического эндометрита значительно выше в группе пациенток с эндометриозом (52,94%), независимо от его формы, по сравнению с группой контроля (27,02%) (p=0,0311) [10]. В ретроспективном когортном исследовании, включавшем 141 460 женщин, было установлено, что у пациенток с воспалительными заболеваниями органов малого таза (ВЗОМТ) риск развития эндометриоза был повышен в 3 раза (ОШ 3,02 [95% ДИ 2,85; 3,2]) [11]. Была установлена взаимосвязь эндометриоза с синдромом раздраженного кишечника (СРК) (ОШ 2,39 [95% ДИ 1,83; 3,11]) [12], интерстициальным циститом (ОШ 3,74 [95% ДИ 1,76; 7,94]) [13], мигренью (ОШ 2,62 [95% ДИ 1,43; 4,79]) [14], хроническим аутоиммунным тиреоидитом (ОШ 11,37 [95% ДИ 6,0; 21,5]) [15], а также с более низким индексом массы тела (ИМТ) [16]. Немаловажным является факт отягощенного семейного анамнеза по эндометриозу; риск возникновения заболевания увеличивается при наличии его у сиблингов [17, 18]. Кроме того, имеются данные, что увеличение числа симптомов повышает вероятность диагностирования заболевания [19]. Однако все еще отсутствует комплексный подход к оценке рисков развития эндометриоза.

Таким образом, целью настоящего исследования является анализ клинических характеристик и сопутствующих заболеваний у пациенток с эндометриозом для определения значимости коморбидности в его выявлении.

Материалы и методы

В одномоментное исследование были включены 220 женщин в возрасте от 18 до 45 лет. Основную группу составили 110 пациенток (средний возраст 29 (25; 36) лет, средний ИМТ – 20,7 (19,37; 22,49) кг/м2) с наличием наружного генитального эндометриоза (НГЭ), в группу сравнения – 110 женщин (средний возраст 27 (26; 32) лет, средний ИМТ – 22,31 (20,07; 23,92) кг/м2), сопоставимых по возрасту с основной группой (р>0,05) с отсутствием генитального эндометриоза. Критерием включения в исследование для основной группы являлось наличие НГЭ, верифицированного по данным экспертного УЗИ и МРТ органов малого таза, для группы сравнения – отсутствие признаков эндометриоза по УЗИ, а также МРТ или результатам ранее проведенного оперативного вмешательства. Для обеих исследуемых групп проводился сбор клинических данных путем опроса и анкетирования, а наличие сопутствующей патологии определялось на основании соответствующих лабораторных и инструментальных методов исследования согласно клиническим рекомендациям Минздрава России [20]. Критериями исключения для обеих групп являлись: онкологические заболевания женской репродуктивной системы в настоящий момент (в том числе  – подозрение на них) и в анамнезе; беременность и лактация; прием гормонотерапии в течение 3 месяцев, предшествующих включению в исследование. С целью уменьшения вероятности систематической ошибки из группы сравнения были исключены пациентки не только с эхографическими признаками НГЭ, но также с аденомиозом любой степени распространенности и экстрагенитальным эндометриозом. Семейный анамнез по эндометриозу оценивали как наличие заболевания по 1-й линии родства, а также у бабушки по материнской линии. СРК определялся согласно Римским критериям IV пересмотра [21], мигрень – на основании данных опросника ID Migraine при наличии 2 и более положительных ответов [22]. Клиническая гиперандрогения устанавливалась при выявлении акне и/или гирсутизма. Тестирование на наличие вируса папилломы человека (ВПЧ) и вируса простого герпеса проводилось только у женщин, живущих половой жизнью. Степень выраженности дисменореи, диспареунии и ХТБ оценивалась по 11-балльной визуальной аналоговой шкале (ВАШ). У пациенток virgo показатель диспареунии по ВАШ не учитывался в расчетах. ХТБ определялась как ациклическая боль в области малого таза, не связанная с менструацией или половым актом, длительностью 6 и более месяцев. Перед проведением анализа клинического материала все данные были полностью обезличены. Исследование проводилось на базе ФГБУ «НМИЦ АГП им. академика В.И. Кулакова» в период с 2021 по 2022 гг. и одобрено этическим комитетом. Учитывая относительно небольшой размер выборки (представлены результаты промежуточного анализа), на данном этапе не представлялось возможным оценить зависимость клинической манифестации от формы эндометриоза; этот анализ будет сделан в перспективе.

Статистический анализ

Статистический анализ производили с использованием программы SPSS (IBM Statistical Package for the Social Sciences, 26 версия). Расчет объема выборки проводился на основании частоты распространенности дисменореи как наиболее значимого клинического проявления эндометриоза [7, 19], что при уровне значимости в 5% и мощности 95% составляет 63 женщины. С учетом вышеизложенного, а также принимая во внимание потенциально меньшее количество исследуемых женщин для ряда параметров (диспареунии, ВПЧ и др.), данная выборка является достаточной для проведения исследования. Группа сравнения была подобрана по принципу 1:1. Для количественных показателей были рассчитаны: среднее значение (М), среднеквадратическое отклонение (SD), 95% ДИ, медиана (Ме), интерквартильный интервал (Q1; Q3). Для качественных и порядковых показателей – частоты (%). Все полученные количественные параметры были проверены на соответствие нормальному распределению с помощью критерия Шапиро–Уилка. Числовые параметры, имеющие нормальное распределение, представлены в формате М (SD), где М – среднее значение, SD – стандартное отклонение среднего значения. Параметры, имеющие распределение, отличное от нормального, представлены в формате Ме (Q1; Q3). Для нахождения различий между группами пациентов применяли попарное сравнение групп c помощью непараметрического метода U-критерия Манна–Уитни (для количественных показателей) и точного критерия Фишера (для категориальных показателей). Для оценки порогового значения балла дисменореи, ХТБ и диспареунии использовался ROC-анализ по максимальному индексу Юдена (Se+Sp)-1 для каждого из параметров. Для получения численного значения клинической значимости теста, а также для сравнения двух тестов используется показатель AUC (Area Under Curve, или площадь под кривой) с указанием доверительного интервала, cудить о качестве теста можно по экспертной шкале для значений AUC. Для сравнения вероятности исхода в зависимости от наличия фактора риска использовался такой показатель, как относительный риск. Критический уровень значимости при проверке статистических гипотез принимался равным 0,05.

Результаты

В структуре НГЭ изолированный перитонеальный эндометриоз был диагностирован у 52/110 женщин (47,3%), эндометриомы – у 22/110 (20%). Глубокий эндометриоз был верифицирован у 36/110 женщин (32,7%); у 22/36 (61,1%) из них он сочетался с двумя другими формами; у каждой 4-й пациентки – с экстрагенитальным эндометриозом (у 8/36 (22,2%) – колоректальный, у 1/36 (2,8%) – эндометриоз мочевого пузыря). В 89/110 случаях (80,9%) НГЭ сочетался с диффузной формой аденомиоза, в 8/110 (7,3%) – с диффузно-узловой формой. Ранее 65/110 женщин (56,4%) получали гормонотерапию, 36/110 (32,7%) были оперированы по поводу эндометриоза, из них 8/36 (22,2%) – неоднократно.

Проведенный анализ клинико-анамнестических данных показал, что пациентки с эндометриозом характеризовались более низким ИМТ, чем женщины группы сравнения (20,7 (19,37; 22,49) кг/м2 против 22,31 (20,07; 23,92) кг/м2, р<0,01). Приблизительно у каждой 5-й пациентки с эндометриозом ИМТ был менее 18,5 кг/м2, у каждой 2-й  – менее 21 кг/м2. Как видно из данных, представленных в таблице 1, у пациенток с эндометриозом дефицит массы тела встречался примерно в 2 раза чаще, а избыток массы тела  – в 2 раза реже (табл. 1).

90-1.jpg (209 KB)

При оценке клинических данных было установлено, что для пациенток с эндометриозом характерны более обильные, длительные и болезненные менструации. Интенсивность дисменореи, диспареунии и ХТБ статистически значимо различалась между двумя исследуемыми группами (табл. 1). При учете пороговых значений было установлено, что для дисменореи этот показатель составил 5,5 баллов по ВАШ (чувствительность 76,4%, специфичность 65,5%, AUC 0,76 [95% ДИ 0,70; 0,83]), для ХТБ – 1,5 балла (чувствительность 49,1%, специфичность 91,8%, AUC 0,67 [95% ДИ 0,60; 0,74]), для диспареунии – 2,5 балла (чувствительность 40,8%, спе­цифичность 88,4%, AUC 0,58 [95% ДИ 0,50; 0,65]) (p<0,001) (рисунок).

91-1.jpg (209 KB)

Для подтверждения целесообразности определения баллов ВАШ для диагностики эндометриоза были проанализированы две группы пациенток. Первая группа включала в себя женщин, у которых наличие болевого синдрома определялось при его интенсивности, превышающей рассчитанные пороговые значения. Во вторую группу входили женщины, у которых не учитывались баллы ВАШ, а только факт наличия или отсутствия боли при их субъективной оценке. Так, с учетом рассчитанных пороговых значений, дисменорея наблюдалась у 84/110 женщин с эндометриозом (76,4%) и 38/110 женщин группы сравнения (34,5%), без учета пороговых значений – у 108/110 (98,2%) и 101/110 (91,8%), соответственно; диспареуния – у 40/98 (40,8%) и 21/97 (21,6%) с учетом и 50/98 (51%) и 42/97 (43,3%) без учета пороговых значений, соответственно; ХТБ – у 54/110 (49,1%) и 20/110 (18,2%) учитывая и 63/110 (57,3%) и 32/110 (29,1%) – не учитывая, соответственно. Таким образом, определение балла ВАШ позволяет не только повысить вероятность диагностирования эндометриоза, но и исключить возможные ложноположительные результаты при субъективном опросе пациенток. Наибольшая клиническая значимость отмечалась при совместной оценке характеристик болевого синдрома с учетом установленных пороговых значений. Сочетание дисменореи и диспареунии у пациенток с эндометриозом встречалось в 3 раза чаще, чем в группе сравнения (33/98 (33,7%) и 13/97 (13,4%) (ОР 1,64 [95% ДИ 1,27; 2,13]); сочетание диспареунии с ХТБ – в 3,5 раза чаще (24/98 (24,5%) и 7/97 (7,2%) (ОР 1,72 [95% ДИ 1,33; 2,21]); сочетание дисменореи с ХТБ – в 5 раз чаще (51/110 (46,4%) и 10/110 (9,1%; ОР 2,25 [95% ДИ 1,79; 2,84]); всех 3 показателей болевого синдрома – в 6 раз чаще (24/98 (24,5%) и 4/97 (4,1%) соответственно) (ОР 1,93 [95% ДИ 1,54; 2,43]), а риск эндометриоза возрастал в 2 раза.

При оценке экстрагенитальной патологии, обращала на себя внимание значительная разница между группами (табл. 2). Так, фиброзно-кистозная болезнь (ФКБ) встречалась примерно у каждой 3-й пациентки с эндометриозом, что в 2,5 раза чаще, чем в группе сравнения, а мигрень, СРК и хронический цистит – у каждой 4-й женщины основной группы и в 2 раза чаще соответственно; однако статистически значимой разницы между группами выявлено не было. Клиническая гиперандрогения наблюдалась у 66/110 (60%) пациенток с эндометриозом, в группе сравнения – в 2 раза реже. В основной группе акне встречалось в 3 раза чаще (у каждой 3-й женщины).

Данные по сравнительной оценке частоты выявления сопутствующих гинекологических заболеваний представлены в таблице 3. При эндометриозе обращала на себя внимание большая частота встречаемости ВПЧ (40/96 (41,7%) в основной группе и 22/97 (22,7%) в группе сравнения), полипов эндометрия (ПЭ) (23/110 (20,9%) и 6/110 (5,5%)) и миомы матки (26/110 (23,6%) и 9/110 (8,2%)). Рецидивирующие функциональные кисты яичников (ФКЯ) встречались у каждой 2-й пациентки с эндометриозом, апоплексия яичников – у каждой 5-й, что значительно чаще, чем в группе сравнения. Несмотря на то что генитальный герпес, ВЗОМТ и параовариальные кисты встречались в 2–3 раза чаще у пациенток с эндометриозом, статистически значимой разницы между группами получено не было.

92-1.jpg (249 KB)

С целью оптимизации ранней диагностики эндометриоза, на основании всех имеющихся данных по коморбидности, была создана таблица стратификации риска заболевания на основе данных 6 параметров, обладающих достоверной статистической значимостью, а также дисменореи как наиболее важного клинического симптома эндометриоза (табл. 4). Для расчета ОР за «наличие» фактора риска принималось наличие всех факторов (для балла дисменореи использовалось значение ≥5,5 (см. результаты ROC-анализа)), за «отсутствие» фактора риска – отсутствие всех факторов (для балла дисменореи использовалось значение <5,5). Как видно из таблицы 4, при сочетании коморбидных состояний возрастает риск наличия эндометриоза. Так, например, ВПЧ увеличивает вероятность наличия эндометриоза в 1,5 раза, при сочетании этого признака с дисменореей риски возрастают до 3,7 раза, а в совокупности этих признаков с акне – до 5,5 раза. Схожая тенденция прослеживается для ФКБ и ФКЯ: риски увеличивались с 1,5 до 5 для ФКБ и с 2 до 5 – для ФКЯ. Сопоставимые результаты получены для показателей ПЭ и апоплексии. Однако сочетание более 3 признаков лишь незначительно повышало риски наличия эндометриоза либо не могло быть рассчитано, что, вероятно, связано с не столь большой выборкой пациенток.

Обсуждение

Настоящее исследование, посвященное роли коморбидности в диагностике эндометриоза, показало, что адекватная оценка жалоб и данных анамнеза, а также визуального осмотра позволяет уже на начальном этапе обследования выявить группу женщин с высоким риском по развитию данного заболевания. Полученные данные свидетельствуют о том, что клиническая гиперандрогения, в частности наличие акне, является достаточно простым для диагностики и вместе с тем значимым коморбидным состоянием при эндометриозе. Так, согласно результатам исследования, клиническая гиперандрогения регистрировалась в 2 раза, акне – в 3 раза чаще при эндометриозе. Данные крупного исследования, проведенного в Корее, свидетельствуют о пятикратном повышении частоты акне у пациенток с эндометриозом в сравнении с контролем [23]. По другим публикациям, риск возникновения эндометриоза увеличивается в 2 раза при наличии акне тяжелой степени в подростковом возрасте [24, 25]. Известно, что после 25 лет частота акне прогрессивно снижается. Однако, результаты проведенного исследования показали, что среди пациенток с эндометриозом в возрасте 25 лет и старше частота акне оставалась достаточно высокой (15/47 (31,9%) в возрасте от 25 до 34 лет против 8% общепопуляционных и 9/40 (22,5%) в возрасте от 35 до 44 лет против 3% общепопуляционных [26]). Несмотря на сопряженность эндометриоза и акне, механизмы взаимосвязи этих состояний окончательно не установлены. Вместе с тем известно, что генные последовательности, отвечающие за развитие акне и эндометриоза, располагаются на соседних локусах хромосомы 8q24. Ввиду чего можно предположить сцепленное наследование обоих признаков [27]. Однако в генезе эндометриоза и акне, вероятно, играют роль не только генетические факторы, но также хроническое воспаление и изменения состава микробиоты, что требует продолжения исследований в данном направлении.

Результаты проведенного исследования показали, что для пациенток с эндометриозом характерны не только акне, но и более низкие значения ИМТ. Так, у каждой 5-й женщины с эндометриозом выявлен дефицит массы тела; в то время как в 2 раза реже, чем в группе сравнения, наблюдался избыток массы тела. В ряде других работ также отмечалась статистически значимая разница между женщинами с эндометриозом и контрольной группой как по ИМТ [28], в том числе  – в период полового созревания [29], так и по росту и соматотипу [30]. В настоящее время предложено несколько гипотез, объясняющих более низкие показатели ИМТ при эндометриозе. К наиболее весомым из них можно отнести роль генетических факторов. Установлено, что при эндометриозе повышена экспрессия генов Cyp2r1, Fabp4, Mrc1 и Rock2, связанных с уменьшением массы тела и количества жировой ткани, и снижена экспрессия генов Igfbp1 и Mmd2, ассоциированных с ожирением [31]. В литературе обсуждается также влияние адипокинов, в частности – более высокого уровня лептина [32], возможно, связанного со способностью эндометриоидной ткани к его продукции [33]. Учитывая анорексигенные свойства лептина [34], нельзя исключить, что дополнительная его выработка эктопическим эндометрием может способствовать снижению массы тела и количества жировой ткани.

Хорошо известна ассоциация эндометриоза с рядом эстрогензависимых заболеваний [19]. Эту взаимосвязь подтверждают и результаты проведенного исследования, в рамках которого была установлена коморбидность НГЭ с ФКБ, миомой матки и ПЭ. Обращало на себя внимание повышение частоты ПЭ у пациенток с эндометриозом в 4 раза, в отличие от группы сравнения (ОР 1,74 [95% ДИ 1,37; 2,22]). По данным метаанализа, включавшего 2896 женщин, риск ПЭ у женщин с эндометриозом повышен почти в 3 раза (ОШ 2,81 [95% ДИ 2,48; 3,18]), преимущественно – при 2–4 степени распространенности заболевания [35]. Результаты другого исследования показали, что гистологически верифицированные ПЭ встречаются в 1,5 раза чаще у пациенток с эндометриозом и бесплодием (38,8%) по сравнению с женщинами, страдающими только бесплодием (24,21%) (ОШ 1,992, р<0,001) [36]. Одним из возможных объяснений коморбидности эндометриоза и ПЭ может являться их связь с хроническим воспалением [37, 38]. Кроме того, эти заболевания относят к категории пролиферативных процессов эндо- и миометрия, в генезе которых играет роль повышение пролиферации, опосредованное локальным влиянием эстрогенов [39, 40] и ароматазы [41, 42].

В рамках данного исследования было отмечено 2-кратное повышение частоты выявляемости ВПЧ у пациенток с эндометриозом. В литературе имеются данные, демонстрирующие более высокую чистоту инфицирования ВПЧ высокого онкогенного риска женщин с эндометриомами [43]. Было также установлено, что папилломавирусная инфекция ассоциирована с бесплодием (ОР 1,39 [95% ДИ 1,19; 1,63]), риск повышался при наличии сопутствующего эндометриоза (ОР 1,85 [95% ДИ 1,33; 2,58]) [44]. Однако имеются работы, опровергающие ассоциацию этих двух заболеваний [45]. Следует отметить, что в настоящее время отсутствует патогенетическое обоснование коморбидности ВПЧ и эндометриоза. Возможно, эндометриоз-ассоциированное хроническое воспаление пролонгирует персистенцию ВПЧ, или, как предполагают Oppelt Р. et al., вирусная инфекция может способствовать имплантации эндометриоидной ткани на фоне гиперэстрогении, хронического воспаления и иммунного дисбаланса [46].

Согласно полученным данным, наибольшая взаимосвязь имеется между эндометриозом и ФКЯ, и особенно – между эндометриозом и апоплексией яичников. Как показало проведенное исследование, ФКЯ встречаются у 54/110 (49,1%), апоплексия яичников – 24/110 (21,8%) пациенток с НГЭ, что в 4 и 9 раз чаще, чем в группе сравнения (15/110 (13,6%) и 3/110 (2,4%) соответственно). Результаты ряда других исследований сопоставимы с этими данными и демонстрируют, что ФКЯ встречаются в 3–7 раз чаще у женщин с эндометриозом [19, 23, 47]. Однако ни в одной из этих работ не обсуждалась причина более частого их возникновения при эндометриозе. Что касается апоплексии яичника, в зарубежной литературе имеются немногочисленные данные, представленные преимущественно клиническими случаями возникновения гемоперитонеума при эндометриозе из-за апоплексии эндометриом или кист желтого тела [48, 49]. В отечественной литературе есть публикация, авторы которой указывают, что апоплексия яичника встречается у каждой 5-й пациентки с экстрагенитальным эндометриозом [50]. В 70% случаев апоплексия манифестирует в лютеиновую фазу цикла, характеризующуюся физиологическим усилением кровотока в яичнике [51]. При эндометриозе повышается продукция сосудисто-эндотелиального фактора роста (СЭФР), усиливающего ангиогенез и вызывающего патологическую неоваскуляризацию [52]. Повышение экспрессии СЭФР, а также его рецепторов СЭФРР-1 и СЭФРР-2 обнаруживают в эндотелии сосудов яичника и лютеоцитах желтого тела [53]. Таким образом, атипическая васкуляризация и повышение проницаемости сосудистой стенки могут предрасполагать к кровоизлиянию [54].

Как известно, наиболее частыми жалобами при эндометриозе являются дисменорея, ХТБ и диспареуния. Согласно результатам настоящего исследования, дисменорея наблюдалась у 84/110 (76,4%) пациенток с эндометриозом и 38/110 (34,5%) женщин группы сравнения. Немаловажным является тот факт, что частота дисменореи была сопоставимой в когорте пациенток группы сравнения с лапароскопически исключенным эндометриозом – 8/23 (34,7%). Учитывая достаточно высокую частоту первичной дисменореи (от 17 до 90%) [55], важно отметить, что у пациенток до 30 лет частота дисменореи составила 46/56 (82,1%) в основной группе и 32/74 (43,2%) – в группе сравнения; в то время как в возрастной категории 30 лет и старше ее частота оставалась достаточно высокой у женщин с эндометриозом – 38/54 (70,4%), а в группе сравнения ее значение было ниже в 2,5 раза  – 6/36 (16,7%). В реальной клинической практике важное значение имеет не только выявление дисменореи, которую пациентка оценивает субъективно, но также степени ее выраженности, отсутствие тенденции к снижению интенсивности боли с возрастом и сочетание с ХТБ и диспареунией, повышающее риск наличия эндометриоза в 2 раза. Однако дисменорея, хоть и считается основным симптомом эндометриоза, все же не выявляется у 20–30% женщин [9]. Ввиду чего комплексная оценка коморбидности многократно увеличивает шансы на своевременную диагностику эндометриоза. Среди анализируемых признаков наиболее простыми, не требующими проведения дополнительных исследований, помимо дисменореи, являются акне и апоплексия яичников в анамнезе. Первые два признака можно выяснить на первом визите к гинекологу, а последний – по данным медицинской документации. Как оказалось, оценка совокупности двух параметров повышает риск наличия эндометриоза от 1,5 до 2 раз (только дисменорея: ОР 2,6 [95% ДИ 1,83; 3,68], дисменорея в сочетании с апоплексией: ОР 3,98 [95% ДИ 2,73; 5,81], дисменорея в сочетании с ФКЯ: ОР 4,56 [95% ДИ 2,86; 7,28]). Выявление акне имеет существенное значение при сочетании с дисменореей и другими коморбидными состояниями, такими как ФКЯ, ФКБ, ПЭ или ВПЧ. Схожие данные были получены в исследовании Ballard et al., в котором, по аналогии с настоящим исследованием, вероятность выявления эндометриоза повышалась по мере увеличения количества сопутствующих симптомов (1 симптом: ОШ 5,0 [95% ДИ 4,4; 5,7]; 3 симптома: ОШ 22,9 [95% ДИ 19,9; 26,4]) [19], что подтверждает целесообразность комплексного подхода в диагностике НГЭ.

Заключение

Таким образом, результаты проведенного исследования позволяют сделать заключение, что оценка коморбидности и характерных клинических симптомов уже на начальном этапе обследования позволяет выделить группу женщин с высоким риском наличия НГЭ, которых необходимо направлять на дальнейшее обследование. Применение данного подхода в клинической практике в перспективе может способствовать сокращению времени до постановки диагноза и своевременному началу терапии эндометриоза.

Список литературы

  1. Nnoaham K.E., Hummelshoj L., Webster P., d'Hooghe T., de Cicco Nardone F., de Cicco Nardone C. et al. Impact of endometriosis on quality of life and work productivity: a multicenter study across ten countries. Fertil. Steril. 2011; 96(2): 366-73.e8. https://dx.doi.org/10.1016/j.fertnstert.2011.05.090.
  2. Morassutto C., Monasta L., Ricci G., Barbone F., Ronfani L. Incidence and estimated prevalence of endometriosis and adenomyosis in northeast Italy: a data linkage study. PLoS One. 2016; 11: e0154227.
  3. Signorile P.G., Cassano M., Viceconte R., Marcattilj V., Baldi A. Endometriosis: a retrospective analysis of clinical data from a cohort of 4,083 patients, with focus on symptoms. In Vivo. 2022; 36(2): 874-83. https://dx.doi.org/10.21873/invivo.12776.
  4. Eisenberg V.H., Decter D.H., Chodick G., Shalev V., Weil C. Burden of endometriosis: infertility, comorbidities, and healthcare resource utilization. J. Clin. Med. 2022; 11(4): 1133. https://dx.doi.org/10.3390/jcm11041133.
  5. Chapron C., Lafay-Pillet M.-C., Santulli P., Bourdon M., Maignien C., Gaudet-Chardonnet A. et al. A new validated screening method for endometriosis diagnosis based on patient questionnaires. EClinicalMedicine. 2022; 44: 101263. https://dx.doi.org/10.1016/j.eclinm.2021.101263.
  6. Fauconnier A., Drioueche H., Huchon C., Du Cheyron J., Indersie E., Candau Y. Early identification of women with endometriosis by means of a simple patient-completed questionnaire screening tool: a diagnostic study. Fertil. Steril. 2021; 116(6): 1580-9. https://dx.doi.org/10.1016/j.fertnstert.2021.07.1205.
  7. ESHRE Endometriosis Guideline Group. ESHRE guideline: endometriosis. Hum. Reprod. Open. 2022; 2022(2): hoac009. https://dx.doi.org/10.1093/hropen/hoac009.
  8. Singh S., Soliman A.M., Rahal Y., Robert C., Defoy I., Nisbet P., Leyland N. Prevalence, symptomati burden, and diagnosis of endometriosis in Canada: cross-sectional survey of 30 000 women. J. Obstet. Gynaecol. Canada. 2020; 42(7): 829-38. https://dx.doi.org/10.1016/j.jogc.2019.10.038.
  9. Moradi Y., Shams-Beyranvand M., Khateri S., Gharahjeh S., Tehrani S., Varse F. et al. A systematic review on the prevalence of endometriosis in women. Indian J. Med. Res. 2021; 154(3): 446-54. https://dx.doi.org/10.4103/ijmr.IJMR_817_18.
  10. Takebayashi A., Kimura F., Kishi Y., Ishida M., Takahashi A., Yamanaka A. et al. The association between endometriosis and chronic endometritis. PLoS One. 2014; 9(2): e88354. https://dx.doi.org/10.1371/journal.pone.0088354.
  11. Tai F.-W., Chang C., Chiang J.-H., Lin W.-C., Wan L. Association of pelvic inflammatory disease with risk of endometriosis: a nationwide cohort study involving 141,460 individuals. J. Clin. Med. 2018; 7(11): 379. https://dx.doi.org/10.3390/jcm7110379.
  12. Saidi K., Sharma S., Ohlsson B. A systematic review and meta-analysis of the associations between endometriosis and irritable bowel syndrome. Eur. J. Obstet. Gynecol. Reprod. Biol. 2020; 246: 99-105. https://dx.doi.org/10.1016/j.ejogrb.2020.01.031.
  13. Wu C.-C., Chung S.-D., Lin H.-C. Endometriosis increased the risk of bladder pain syndrome/interstitial cystitis: a population-based study. Neurourol. Urodyn. 2018; 37(4): 1413-8. https://dx.doi.org/10.1002/nau.23462.
  14. Maitrot-Mantelet L., Hugon-Rodin J., Vatel M., Marcellin L., Santulli P., Chapron C., Plu-Bureau G. Migraine in relation with endometriosis phenotypes: results from a french case-control study. Cephalalgia. 2020; 40(6): 606-13. https://dx.doi.org/10.1177/0333102419893965.
  15. Porpora M.G., Scaramuzzino S., Sangiuliano C., Piacenti I., Bonanni V., Piccioni M.G. et al. High prevalence of autoimmune diseases in women with endometriosis: a case-control study. Gynecol. Endocrinol. 2020; 36(4): 356-9. https://dx.doi.org/10.1080/09513590.2019.1655727.
  16. Shah D.K., Correia K.F., Vitonis A.F., Missmer S.A. Body size and endometriosis: results from 20 years of follow-up within the Nurses’ Health Study II prospective cohort. Hum. Reprod. 2013; 28(7): 1783-92. https://dx.doi.org/10.1093/humrep/det120.
  17. Ashrafi M., Sadatmahalleh S.J., Akhoond M.R., Talebi M. Evaluation of risk factors associated with endometriosis in infertile women. Int. J. Fertil. Steril. 2016; 10(1): 11-21. https://dx.doi.org/10.22074/ijfs.2016.4763.
  18. Kim H.J., Lee H.S., Kazmi S.Z., Hann H.J., Kang T., Cha J. et al. Familial risk for endometriosis and its interaction with smoking, age at menarche and body mass index: a population-based cohort study among siblings. BJOG. 2021; 128(12): 1938-48. https://dx.doi.org/10.1111/1471-0528.16769.
  19. Ballard K., Seaman H., de Vries C., Wright J. Can symptomatology help in the diagnosis of endometriosis? Findings from a national case-control study-Part 1. BJOG. 2008; 115(11): 1382-91. https://dx.doi.org/10.1111/j.1471-0528.2008.01878.x.
  20. Министерство здравоохранения Российской Федерации. Клинические рекомендации. Эндометриоз. 2020.
  21. Drossman D.A., Hasler W.L. Rome IV—functional GI disorders: disorders of gut-brain interaction. Gastroenterology. 2016; 150(6): 1257-61.https://dx.doi.org/10.1053/j.gastro.2016.03.035.
  22. Lipton R.B., Dodick D., Sadovsky R., Kolodner K., Endicott J., Hettiarachchi J., Harrison W.; ID migraine validation study. a self-administered screener for migraine in primary care: the ID migraine validation study. Neurology. 2003; 61(3): 375-82. https://dx.doi.org/10.1212/01.wnl.0000078940.53438.83.
  23. Choi E.J., Cho S.B., Lee S.R., Lim Y.M., Jeong K., Moon H.S., Chung H. Comorbidity of gynecological and non-gynecological diseases with adenomyosis and endometriosis. Obstet. Gynecol. Sci. 2017; 60(6): 579-86.https://dx.doi.org/10.5468/ogs.2017.60.6.579.
  24. Xie J., Kvaskoff M., Li Y., Zhang M., Qureshi A.A., Missmer S.A., Han J. Severe teenage acne and risk of endometriosis. Hum. Reprod. 2014; 29(11): 2592-9. https://dx.doi.org/10.1093/humrep/deu207.
  25. Ricci G., Castelpietra E., Romano F., Di Lorenzo G., Zito G., Ronfani L. et al. Case-control study to develop and validate a questionnaire for the secondary prevention of endometriosis. PLoS One. 2020; 15(3): e0230828.https://dx.doi.org/10.1371/journal.pone.0230828.
  26. Российское общество дерматовенерологов и космететологов. Акне вульгарные. Клинические рекомендации. 2020.
  27. Zhang M., Qureshi A.A., Hunter D.J., Han J. A genome-wide association study of severe teenage acne in European Americans. Hum. Genet. 2014; 133(3): 259-64. https://dx.doi.org/10.1007/s00439-013-1374-4.
  28. Backonja U., Hediger M.L., Chen Z., Lauver D.R., Sun L., Peterson C.M., Buck Louis G.M. Beyond body mass index: using anthropometric measures and body composition indicators to assess odds of an endometriosis diagnosis. J. Womens Health. 2017; 26(9): 941-50. https://dx.doi.org/10.1089/jwh.2016.6128.
  29. Aarestrup J., Jensen B.W., Ulrich L.G., Hartwell D., Trabert B., Baker J.L. Birth weight, childhood body mass index and height and risks of endometriosis and adenomyosis. Ann. Hum. Biol. 2020; 47(2): 173-80. https://dx.doi.org/10.1080/03014460.2020.1727011.
  30. Farland L.V., Missmer S.A., Bijon A., Gusto G., Gelot A., Clavel-Chapelon F. et al. Associations among body size across the life course, adult height and endometriosis. Hum. Reprod. 2017; 32(8): 1732-42. https://dx.doi.org/10.1093/humrep/dex207.
  31. Goetz L.G., Mamillapalli R., Taylor H.S. Low body mass index in endometriosis is promoted by hepatic metabolic gene dysregulation in mice. Biol. Reprod. 2016; 95: 1-8. https://dx.doi.org/10.1095/biolreprod.116.142877.
  32. Hussein S.S., Farhan F.S., Ibrahim Ali A. Serum leptin as a marker for severity of endometriosis. Obstet. Gynecol. Int. 2020; 2020: 6290693.https://dx.doi.org/10.1155/2020/6290693.
  33. Choi Y.S., Oh H.K., Choi J.H. Expression of adiponectin, leptin, and their receptors in ovarian endometrioma. Fertil. Steril. 2013; 100(1): 135-41.e1-2. https://dx.doi.org/10.1016/j.fertnstert.2013.03.019.
  34. Picó C., Palou M., Pomar C.A., Rodríguez A.M., Palou A. Leptin as a key regulator of the adipose organ. Rev. Endocr. Metab. Disord. 2022; 23(1): 13-30.https://dx.doi.org/10.1007/s11154-021-09687-5.
  35. Zheng Q.M., Mao H.I., Zhao Y.J., Zhao J., Wei X., Liu P.S. Risk of endometrial polyps in women with endometriosis: a meta-analysis. Reprod. Biol. Endocrinol. 2015; 13: 103. https://dx.doi.org/10.1186/s12958-015-0092-2.
  36. Zhang Y., Zhang Y., Yu Q., Guo Z., Ma J., Yan L. Higher prevalence of endometrial polyps in infertile patients with endometriosis. Gynecol. Obstet. Invest. 2018; 83(6): 558-63. https://dx.doi.org/10.1159/000487946.
  37. Cicinelli E., Trojano G., Mastromauro M., Vimercati A., Marinaccio M., Mitola P.C. et al. Higher prevalence of chronic endometritis in women with endometriosis: a possible etiopathogenetic link. Fertil. Steril. 2017; 108(2): 289-95.e1. https://dx.doi.org/10.1016/j.fertnstert.2017.05.016.
  38. Huang L., Xiang M. Recent advances in endometrial polyps. J. Int. Obstet. Gynecol. 2014; 41: 43-6.
  39. Jones R.K., Bulmer J.N., Searle R.F. Immunohistochemical characterization of proliferation, oestrogen receptor and progesterone receptor expression in endometriosis: comparison of eutopic and ectopic endometrium with normal cycling endometrium. Hum. Reprod. 1995; 10(12): 3272-9.https://dx.doi.org/10.1093/oxfordjournals.humrep.a135901.
  40. Lopes R.G., Baracat E.C., de Albuquerque Neto L.C., Ramos J.F., Yatabe S., Depesr D.B., Lippi U.G. Analysis of estrogen- and progesterone-receptor expression in endometrial polyps. J. Minim. Invasive Gynecol. 2007; 14(3): 300-3. https://dx.doi.org/10.1016/j.jmig.2006.10.022.
  41. Noble L.S., Simpson E.R., Johns A., Bulun S.E. Aromatase expression in endometriosis. J. Clin. Endocrinol. Metab. 1996; 81(1): 174-9.https://dx.doi.org/10.1210/jcem.81.1.8550748.
  42. Maia H. Jr, Pimentel K., Silva T.M., Freitas L.A., Zausner B., Athayde C., Coutinho E.M. Aromatase and cyclooxygenase-2 expression in endometrial polyps during the menstrual cycle. Gynecol. Endocrinol. 2006; 22(4): 219-24. https://dx.doi.org/10.1080/09513590600585955.
  43. Heidarpour M., Derakhshan M., Derakhshan-Horeh M., Kheirollahi M., Dashti S. Prevalence of high-risk human papillomavirus infection in women with ovarian endometriosis. J. Obstet. Gynaecol. Res. 2017; 43(1): 135-9.https://dx.doi.org/10.1111/jog.13188.
  44. Hsu L.C., Tsui K.H., Wei J.C., Yip H.T., Hung Y.M., Chang R. Female human papillomavirus infection associated with increased risk of infertility: A Nationwide Population-Based Cohort Study. In.t J. Environ. Res. Public Health. 2020; 17(18): 6505. https://dx.doi.org/10.3390/ijerph17186505.
  45. Vestergaard A.L., Knudsen U.B., Munk T., Rosbach H., Bialasiewicz S., Sloots T.P. et al. Low prevalence of DNA viruses in the human endometrium and endometriosis. Arch. Virol. 2010; 155(5): 695-703. https://dx.doi.org/10.1007/s00705-010-0643-y.
  46. Oppelt P., Renner S.P., Strick R., Valletta D., Mehlhorn G., Fasching P.A. et al. Correlation of high-risk human papilloma viruses but not of herpes viruses or Chlamydia trachomatis with endometriosis lesions. Fertil. Steril. 2010; 93(6): 1778-86. https://dx.doi.org/10.1016/j.fertnstert.2008.12.061.
  47. Soliman A.M.S.E., Johnson S.J., Davis M., Castelli-Haley J., Snabes M.C.Incidence of comorbidities among women with endometriosis: a retrospective matched cohort study. Fertil. Steril. 2016; 106(3): e277-8.https://dx.doi.org/10.1016/j.fertnstert.2016.07.796.
  48. Wang L., Jiang Y.J. Rupture of ovarian endometriotic cyst complicated with endometriosis: a case report. World J. Clin. Cases. 2021; 9(28): 8524-30.https://dx.doi.org/10.12998/wjcc.v9.i28.8524.
  49. Cozzolino M., Corioni S., Maggio L., Sorbi F., Guaschino S., Fambrini M. Endometriosis-related hemoperitoneum in pregnancy: a diagnosis to keep in mind. Ochsner J. 2015; 15(3): 262-4.
  50. Елгина С.И., Лаврова Е.В. Экстрагенитальный эндометриоз: клинико-анамнестические особенности. Медицина в Кузбассе. 20214; 2: 47-9.
  51. Кох Л.И. К вопросу этиопатогенеза апоплексии яичников. Мать и дитя в Кузбассе. 2014: 4: 15-8.
  52. Donnez J., Smoes P., Gillerot S., Casanas-Roux F., Nisolle M. Vascular endothelial growth factor (VEGF) in endometriosis. Hum. Reprod. 1998; 13(6): 1686-90. https://dx.doi.org/10.1093/humrep/13.6.1686.
  53. Стрижаков А.Н., Шахламова М.Н., Пирогова М.Н., Смирнов А.А. Апоплексия яичника: овариальный ангиогенез и прогностическая роль сосудисто-эндотелиального фактора роста. Вопросы гинекологии, акушерства и перинатологии. 2017; 16(1): 18-24.
  54. Buggio L., Aimi G., Vercellini P. Hemoperitoneum following sexual intercourse in a woman with deep infiltrating endometriosis. Gynecol. Obstet. Invest. 2016; 81(6): 559-62. https://dx.doi.org/10.1159/000447262.
  55. Ferries-Rowe E., Corey E., Archer J.S. Primary dysmenorrhea. Obstet. Gynecol. 2020; 136(5): 1047-58. https://dx.doi.org/10.1097/aog.0000000000004096.

Поступила 09.01.2023

Принята в печать 04.04.2023

Об авторах / Для корреспонденции

Пронина Вероника Алексеевна, врач акушер-гинеколог, аспирант, НМИЦ АГП им. В.И. Кулакова Минздрава России, +7(916)025-86-26, ver22595@yandex.ru,
https://orcid.org/0000-0003-4566-4065, 117997, Россия, Москва, ул. Академика Опарина, д. 4.
Думановская Мадина Равилевна, к.м.н., н.с. отделения гинекологической эндокринологии, НМИЦ АГП им. В.И. Кулакова Минздрава России, +7(916)737-40-54, dumanovskaya@gmail.com, https://orcid.org/0000-0001-7286-60471, 17997, Россия, Москва, ул. Академика Опарина, д. 4.
Чернуха Галина Евгеньевна, д.м.н., профессор, главный н.с. отделения гинекологической эндокринологии, НМИЦ АГП им. В.И. Кулакова Минздрава России,
+7(985)999-60-00, c-galina1@yandex.ru, https://orcid.org/0000-0002-9065-5689, 117997, Россия, Москва, ул. Академика Опарина, д. 4.
Автор, ответственный за переписку: Галина Евгеньевна Чернуха, c-galina1@yandex.ru

Также по теме

Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта.